Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все тридцать лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину». Далее Крупская просила Каменева оградить ее «от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку».[242] Позже Надежда Константиновна рассказала о случившемся Ленину, который сильно рассердился и 5 марта 1923 г. написал Сталину «строго секретное» письмо, послав копии Каменеву и Зиновьеву. Письмо было практически документом о разрыве отношений и отражало мнение Ленина о том, что выдвижение Сталина на пост генсека было «плохим выбором», о чем уже говорилось в продиктованной Лениным 4 января 1923 г. и многократно цитированной записке, в которой он дал характеристику Сталину.[243] Предложив снять Сталина с его поста («Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека…»), Ленин не назвал какого-либо конкретного преемника, больше того, скорее подчеркнул отрицательные черты охарактеризованных им революционеров.[244]
О том, что его прежнее благоприятное мнение о Сталине однозначно изменилось, свидетельствует упомянутое выше письмо от 5 марта 1923 г., в котором он потребовал, чтобы Сталин немедленно извинился перед Н. К. Крупской, пригрозив в противном случае разрывом всяких отношений.[245] Последние дни жизни Ленина, не говоря о физических страданиях, прошли в тяжелых душевных переживаниях. Тяжелейшей душевной проблемой для него стало даже не расставание с жизнью, а постепенное отдаление от политики, составлявшей смысл его жизни, потеря влияния на государственные дела именно в тот момент, когда он стал все глубже осознавать трудности, вытекавшие из внутренних противоречий нового режима. Пожалуй, наибольшая из этих трудностей возникла как раз в области национального вопроса. Через день после написания письма Сталину с требованием извинения Ленин обратился по т. н. грузинскому вопросу к руководству грузинской компартии, предложив свою помощь против Сталина, Орджоникидзе и Дзержинского: «Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь».[246]
243
В знаменитом ленинском «Письме к съезду» важное место занимала характеристика некоторых большевистских руководителей, которую он продиктовал 24–25 декабря 1922 г. — Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 345–346.
244
О Троцком Ленин писал: «Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Каменеву и Зиновьеву Ленин не простил октябрьского эпизода. Бухарина (вместе с Пятаковым) он считал наиболее способным из молодежи, «любимцем партии», но «его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)». Там же.
245
«Уважаемый т. Сталин, вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». Ленин В. И. ПСС. Т. 54. С. 329–330.