Осознание такого переплетения различных форм производства и исторических структур укрепило убеждение Ленина в том, что Россия является регионом «сверхдетерминированных противоречий», которые могут быть разрешены только революционным путем. В результате более чем десятилетних научных исследований и политической борьбы Ленин обнаружил ту сеть причинно-следственных связей, в которой местное своеобразие капитализма оказалось в соответствии со своеобразием условий возможного свержения царской монархии.[302] Эти исследования привели позже к открытию, имевшему неоценимое практико-политическое значение и обобщенному в тезисе о России как «слабом звене империалистической цепи».[303]
Поначалу речь шла о вопросах, связанных с общиной и государством. Уже в «Друзьях народа» (1894) Ленин, вслед за Плехановым, писал о необратимости разложения общины и тем самым отказался от предположения Маркса, допускавшего, что в условиях европейской революции община может выполнить прогрессивную функцию как одна из структур коммунистического общества. С этой мыслью Маркса кокетничали и народники, приспособившие ее к своему мировоззрению. Однако на практике, во время хождения в народ, им «пришлось убедиться в наивности представления о коммунистических инстинктах мужика».[304]
В связи с наслоением старых и новых форм эксплуатации Ленин писал о преимуществах буржуазного развития, которое предоставляет более благоприятные условия для политической борьбы социал-демократов, большую свободу организационной деятельности. Однако он уже тогда пришел к мысли, что в России нет сколько-нибудь значительной социальной базы для буржуазной демократии. Понимая важнейшие особенности российской социальной структуры, Ленин при определении перспектив революции исходил из будущей определяющей роли малочисленного рабочего класса, которая объяснялась уже упомянутым «нагромождением» различных форм экономического и политического развития в России, бунтарской, революционной психологией российских рабочих, полным отсутствием западной бюрократической организованности. С этой точки зрения важно и то, что, изучая историческое значение «мелкого капитализма», он сумел принять во внимание его воздействие на мышление угнетенных слоев общества, которое сыграло свою роль в формировании «рабочего социализма», пришедшего на смену народническому «крестьянскому социализму» в России начала XX в.:
«Разложение, раскрестьянивание наших крестьян и кустарей… дает фактическое доказательство верности именно социал-демократического понимания русской действительности, по которому крестьянин и кустарь представляют из себя мелкого производителя в “категорическом” значении этого слова, т. е. мелкого буржуа. Это положение можно назвать центральным пунктом теории РАБОЧЕГО СОЦИАЛИЗМА по отношению к старому крестьянскому социализму, который не понимал ни той обстановки товарного хозяйства, в которой живет этот мелкий производитель, ни капиталистического разложения его на этой почве…
Эта масса мелких деревенских эксплуататоров (“торгашей” — Т. К.) представляет страшную силу, страшную особенно тем, что они давят на трудящегося враздробь, поодиночке, что они приковывают его к себе и отнимают всякую надежду на избавление, страшную тем, что эта эксплуатация при дикости деревни, порождаемой свойственными описываемой системе низкою производительностью труда и отсутствием сношений, представляет из себя не один грабеж труда, а еще и азиатское надругательство над личностью, которое постоянно встречается в деревне. Вот если вы станете сравнивать эту действительную деревню с нашим капитализмом, — вы поймете тогда, почему социал-демократы считают прогрессивной работу нашего капитализма, когда он стягивает эти мелкие раздробленные рынки в один всероссийский рынок, когда он создает на место бездны мелких благонамеренных живоглотов кучку крупных “столпов отечества”, когда он обобществляет труд и повышает его производительность, когда он разрывает это подчинение трудящегося местным кровопийцам и создает подчинение крупному капиталу. Это подчинение является прогрессивным по сравнению с тем — несмотря на все ужасы угнетения труда, вымирания, одичания, калечения женских и детских организмов и т. д. — потому, что оно БУДИТ МЫСЛЬ РАБОЧЕГО, превращает глухое и неясное недовольство в сознательный протест, превращает раздробленный, мелкий, бессмысленный бунт в организованную классовую борьбу за освобождение всего трудящегося люда, борьбу, которая черпает свою силу из самых условий существования этого крупного капитализма и потому может безусловно рассчитывать на ВЕРНЫЙ УСПЕХ».[305]
302
Подробнее об истории этих научно-теоретических споров и политической борьбы см.:
К важнейшим аспектам этих споров мы вернемся ниже.
303
Об историческом фоне этого явления см.: