Ритм жизни Ленина был чрезвычайно бурным. Он всегда развивался как бы ярко выраженными систолами и диастолами. Возникает впечатление, что Ленин не мог жить без постоянной воинственной стычки с противником. Его жизненный ритм колебался между подъемами агрессивности в ходе письменной или устной полемики и кратковременными периодами спокойствия, которое нередко напоминало изнеможение. Он снова и снова должен быть входить в «раж», как называла это состояние Крупская, а уж ей-то оно было знакомо. Он также мог с интенсивностью, доходящей до страсти, предаваться своим развлечениям (если только сознательно не ограничивал себя), будь это катание на коньках, охота, шахматы или даже столь любимое в России собирание грибов. Что касается политической полемики, то все его крупные произведения вырастали из актуального на данный момент соотношения друзей и врагов, в результате чего перед ним возникали друг за другом самые разные противники, которых он немилосердно поражал оружием своего пера. Острым взглядом охотника Ленин умел отыскать врага внутри разнообразнейших политических направлений, которые не во всем соответствовали его собственным взглядам, не выпускал его из виду и в конце концов брал его на мушку. Начиная с народников, в поле зрения его агрессивного духа оказывались вслед друг за другом ревизионисты и экономисты, меньшевики, социал-шовинисты и социал-пацифисты, эмпириокритицисты и, наконец, левые большевики. «Это моя судьба, — писал он в 1916 году, — одна кампания за другой, и это начиная с 1893 года». Жизнь Ленина представляла собой непрерывную цепь боевых походов, и в каждом он проявлял весь потенциал своих волевых побуждений, духовных и физических сил; нередко Ленин подвергал их чрезмерной нагрузке, например, в 1907, 1909 или 1915 годах, и был близок к истощению нервной системы.
Начиная с октября 1917 года ритм подъемов и спадов нарушился, напряжение стало постоянным. Личных врагов больше не было, но оставались враги государства. Груз ответственности, хоть и распределенный между соратниками, стал чудовищным, ибо хаос революции длился, в принципе, уже годами и не оставлял возможности для передышки. В июле 1921 года он писал Горькому: «Я так сильно устал, что не способен больше ни на что». Это была низшая точка его барометра, с конца этого года ему становилось все хуже.
Несмотря на ухудшение состояния здоровья в марте 1922 года Ленин выступил на XI съезде партии, как обычно, с основным докладом, в котором изложил результаты нэпа. Как следствие подобного напряжения 26 мая он перенес инсульт и два месяца был не в состоянии двигаться, говорить и писать. На фотографии, сделанной летом 1922 года, он, несколько осунувшийся, но все еще с острым взглядом, сидит на скамейке в парке в Горках рядом со Сталиным, который позднее нажил политический капитал на этом документально засвидетельствованном взаимопонимании. Только в октябре Ленин возвратился в Кремль и снова приступил к работе.
Когда в ноябре 1922 года в Москве собрался IV конгресс Коминтерна, Ленин, казалось, вновь обрел свою былую энергию. В очередной раз он появился на трибуне, чтобы в большом докладе разъяснить конгрессу, а вскоре после этого и Московскому совету, как государственный капитализм периода нэпа когда-нибудь полностью перерастет в социалистическое государство. Однако в середине декабря состояние здоровья вновь ухудшилось. Ленин был вынужден отказаться от участия в конференциях, хоть и поддерживал связь с руководящими партийными органами и сотрудниками письменно и по телефону. Жена постоянно находилась при нем в роли консультанта и вместе с секретарями помогала ему выполнять текущую работу, а его сестра Мария обеспечивала уход за больным.
Новое ухудшение состояния здоровья в конце года было, возможно, связано с неприятностями и волнениями вследствие роста бюрократизма в органах управления государством и в партийном аппарате, который все больше бросался ему в глаза. В письме XIII съезду партии, собравшемуся только после его смерти, в мае, он предлагал расширить Центральный Комитет партии до 50-100 человек, с тем, чтобы придать партии больше стабильности. Лишь на XX съезде в 1956 году Хрущев процитировал другие письма и статьи Ленина, написанные в декабре 1922 года, которые касались в основном функций Госплана и состава Центрального Комитета и до того времени были известны лишь частично или неизвестны вообще. По всем этим вопросам Ленин выразил опасения, направленные против устремлений человека, назначение которого генеральным секретарем он одобрил еще не так давно. Это был Сталин, несший ответственность за раздувание бюрократического аппарата и за обострение курса на централизм в национальном вопросе, в особенности в Грузии. Уже в декабре в их отношениях возникла напряженность. 23-го Крупская пожаловалась Каменеву на Сталина, с которым у нее накануне произошел неприятный инцидент. «Необыкновенно грубым» образом Сталин по телефону упрекал ее из-за письма, которое Ленин ей продиктовал. Крупская попросила Каменева и Зиновьева, как наиболее близких друзей Ленина, защитить ее от подобных грубых вмешательств в ее личную жизнь; она в партии тридцать лет и лучше любого врача знает, что можно обсуждать с Лениным и что нет, во всяком случае, лучше Сталина.
25 декабря Ленин продиктовал записки, в которых видные члены высшего руководства были охарактеризованы самым откровенным образом. Этот документ назвали завещанием Ленина несмотря на то, что речь шла, по-видимому, лишь о предварительных формулировках, которые в таком виде не предназначались для публикации. Характеристики, данные здесь Сталину и Троцкому, Каменеву и Зиновьеву, Бухарину и Пятакову, проливали свет на каждого и, видимо, преследовали цель убедить партию в необходимости введения для преемника коллективного руководства при сбалансированности личного соперничества. Когда же к концу года поступили новые сообщения об обострении положения в Грузии, Ленин 4 января 1923 года внес в «завещание» дополнение, продиктованное явным ожесточением против Сталина, в котором содержится недвусмысленное требование об удалении Сталина из генерального секретариата. Вскоре он перешел к открытым атакам на Сталина по всем направлениям. В статье, опубликованной в «Правде» от 25 января, Ленин критиковал его деятельность в качестве комиссара Рабоче-крестьянской инспекции еще довольно умеренно; во второй публикации он развил свою мысль в гораздо более резком тоне. Она была явно задержана редакцией и напечатана лишь 4 марта. На следующий день, 5 марта, Ленин продиктовал так называемое письмо об отречении, адресованное Сталину, в котором в резкой форме запретил выпады против своей жены и предоставил ему решать, готов ли он взять свои слова назад и извиниться, или предпочитает обострение взаимоотношений.
Послание Троцкому, также от 5 марта, является предположительно последним письмом, продиктованным Лениным; в нем он просил Троцкого, одновременно пересылая ему все материалы, доложить Центральному Комитету о положении дел по грузинскому вопросу, ибо на объективность Сталина полагаться нельзя.
Напряженные волнения этих дней оказались непосильными для Ленина. 9 марта 1923 года он перенес третий инсульт, который полностью приковал его к больничной койке. У Ленина развился полный правосторонний паралич, речь была сильно затруднена. Состоявшийся в апреле XII съезд партии впервые прошел без его участия. Остановить упадок сил было невозможно. В мае Ленина привезли в его усадьбу Горки под Москвой. Летом самочувствие несколько улучшилось, его вывозили в сад в кресле-каталке. В октябре, словно с помощью чуда, он вновь встал на ноги и выразил желание поехать в Москву. Там Ленин отправился в свой кабинет в Кремле и молча ходил по нему, заложив руки за спину. В воспоминаниях некоторых очевидцев сообщается, что он достал из своего письменного стола какой-то документ и сунул в карман.
Однако развитие болезни невозможно было остановить на длительное время. Жена пыталась развеселить его; зимой он несколько раз ездил на санях, 24 декабря Надежда нарядила елку и пригласила из деревни крестьян; в эти дни Ленин был в хорошем настроении. Утром 21 января у него произошел последний инсульт. Начались нарушения дыхания. В 7 часов вечера наступила смерть.