Дорога была спокойной и однообразной, – напишет он потом. – На некоторых участках поезд полз никак не быстрее пяти миль в час, а остановки на определенных станциях всегда были достаточно длительными, чтобы получить превосходную горячую еду10.
Одной из этих станций, почти в 960 километрах к северу от Стокгольма, был порт Лулео на Ботническом заливе, причалы которого использовались для экспорта железа, добытого в рудниках Кируны и Елливаре. Хор знал, что прошлой осенью на рейде этого порта капитан Кроми, командир британской подводной лодки, приказал затопить большое число шведских судов, которые в нарушение блокады собирались доставить в Германию тысячи тонн железной руды11.
Для британского офицера места эти были небезопасны, а Хор держал курс на самый дикий из здешних городков. В довоенных расписаниях даже не было дороги, по которой он ехал: ее построили только летом 1915 года. Артур Рэнсом, пробиравшийся в Россию в то время, когда рельсы еще заканчивались в Карунги, вспоминал, что последние мили по территории Швеции он проделал
лежа плашмя в санях при свете короткого зимнего дня и согреваемый теплом тела возницы-лапландца, который оказал мне любезность, усевшись мне прямо на живот, пока мы мчались по снежной колее вниз с берега и дальше по речному льду к шведско-финской границе у Торнио12.
Пятнадцать месяцев спустя Сэмюел Хор наслаждался относительным комфортом, пока его поезд продвигался вперед между валами почерневшего от копоти снега и деревьев, скелеты которых были едва видны за клубами пара. Под конец пути на каждой станции высились огромные штабеля деревянных ящиков, затем появились оленьи упряжки и седовласые мужчины в городской одежде. Хор прибыл в Хапаранду, важнейший пограничный пункт на дороге из Европы в Россию и дальше в Шанхай.
Хор не стал задерживаться для осмотра достопримечательностей. Он мог бы исследовать покрытые льдом болота, где, на временно устроенных площадках и складах, словно второй город, громоздились ящики с грузами из США, Великобритании, Дании, Франции и самой Швеции. Мог бы зайти в бар, в котором проводили время рыбаки и погонщики оленей, и разом услыхать новости трех континентов. Через несколько месяцев здесь – в противоположном направлении – будет проезжать командированный в Лондон русский политик Павел Милюков и своей камерой “Кодак” сделает в Хапаранде снимки полуночного солнца13. Революционер Александр Шляпников, который так часто пересекал эту границу, что знал каждую лазейку, восхищался здесь зрелищем полярного сияния. Но Хора как истого англичанина больше всего поразила погода.
Утром моего прибытия в Хапаранду всё сверкало белизной в ярких лучах солнца, – вспоминал он. – На снегу не было ни пятнышка, так что на его сияющем фоне шапки из белой овчины на головах солдат шведского гарнизона казались желтыми14.
По сравнению с Хапарандой русская пограничная застава в Торнио выглядела почти безжизненной. Почти всем приезжим приходилось проводить много времени в избах, служивших царской пограничной охране пунктами досмотра. Хор ехал в Россию по государственной надобности и мог бы прибегнуть к помощи местного агента британской разведки, который здесь почти наверняка имелся, но новый шпион из ведомства “К” не хотел привлекать излишнего внимания. Артур Рэнсом после нескольких досадных проволочек на границе придумал отличный способ: он предъявлял пограничной страже официальное письмо на гербовой бумаге. Хотя на самом деле это было всего лишь требование Лондонской библиотеки вернуть просроченные книги, подпись директора библиотеки д-ра Чарльза Теодора Хагберга Райта была столь витиеватой, что при ее виде даже самый суровый русский бюрократ становился елейно раболепным15.
Однако большинство путешественников, не столь изобретательных, как Рэнсом, с ужасом вспоминали ожидание в Торнио. Хору пришлось ждать так долго, что группа русских солдат решила сплясать на потеху публике, чтобы собрать немного денег с проезжающих. Прошло, казалось, полжизни, но вот нужные штемпели наконец проставлены, багаж кое-как заново упакован, и Хор смог наконец сесть в финский поезд, направляющийся на юг16.
Дорога вновь была по большей части одноколейной. Поезд продвигался медленно, выпуская клубы черного дыма: с начала войны паровозы на этой линии работали на дровах вместо угля. Стоило приоткрыть окно в вагоне, как в него врывались тучи пепла. Облака серого дыма и пара заволакивали виды знаменитых финских озер. Долгота дня стремительно увеличивалась, но все же, когда поезд Хора прибыл на пограничную станцию Белоостров, было еще совершенно темно. На границе, отделявшей Финляндию от остальной России, Хор должен был вновь выдержать многократную проверку документов и выслушать непонятные приказы на чужом языке. Помятый и потерянный, в полночь он наконец прибыл к северным воротам Петрограда – на Финляндский вокзал. Перрон и зал прибытия были едва освещены и пустынны17. Хор уже был готов впасть в панику, когда наконец увидел знакомую британскую униформу – это был его служебный шофер. Багаж Хора был аккуратно погружен, и, устроившись на подушках сиденья, он, наконец вновь почувствовал себя спокойно и уверенно после краткого столкновения с миром варваров.