Петроградское общество перестало существовать, – отмечал Хор. – Большинство тех, кто составлял его цвет в довоенной столице, теперь на фронте, а для людей с более скромным состоянием и достатком участие в общественной жизни сделалось почти невозможным36.
У Хора было достаточно и своих проблем. Плата за жилье в последние месяцы резко поднялась. Даже сэр Джордж Бьюкенен был обеспокоен тем, что некоторые из его сотрудников, в том числе семейные, вынуждены были переехать в гостиничные номера, потому что квартира стала им не по карману. Цены на основные продукты настолько выросли, что не хватало даже дипломатического жалованья. В сентябре 1916 года Морис Палеолог записал в своем дневнике, что яйца и дрова по сравнению с последним довоенным годом подорожали вчетверо, а масло – впятеро37.
Как со всем этим должны были справляться русские рабочие, оставалось загадкой. Длинные очереди перед продуктовыми лавками – Хор пишет о “серых женщинах” – стали в 1916 году постоянной приметой жизни. Общая атмосфера была настолько накаленной, что появились слухи, будто антивоенные настроения подогреваются немецкими агентами38. Каждый справлялся как мог. У Хора был слуга-англичанин, который приходил к нему ежедневно, но тем не менее обзавелся двумя ливреями и по вечерам подрабатывал поочередно на приемах то в английском, то во французском посольстве.
От войны страдали, конечно, все страны, но Россия, кажется, больше других. Лондон думал, что трудности можно преодолеть дополнительными поставками пушек и предлагая больше кредитов российской бирже, но в Петрограде довольно быстро стало ясно, что одной доброй воли и импорта недостаточно. Ничто не работало как следует – ни транспорт, ни Генеральный штаб армии, ни полиция, ни снабжение топливом. Работа политического механизма также застопорилась – из-за саботажа со стороны царя и царицы, а также, как теперь думали, вследствие сложного германского заговора, направленного на подрыв России.
Направляющей воли, – писал один из ведущих политических деятелей того времени, – плана, системы не было и не могло быть <…>. Верховная власть <…> была в плену у дурных влияний и дурных сил39.
О положении дел Хор, очевидно, узнавал от готовых к общению либералов и состоятельных предпринимателей, которые составляли российский политический класс. Посол был слишком высокомерен, чтобы в этом участвовать, и потому Хор организовывал такие встречи с помощью Гарольда Уильямса, который знал всех – от председателя Думы Михаила Родзянко до реформаторов Павла Милюкова или Александра Гучкова40. Все говорили одно и то же: Россия на полной скорости несется к краю обрыва. Хватало двух рюмок коньяка, чтобы любой русский заговорил об этом открыто. Но главной проблемой был царь.
С тех пор как в августе 1915 года Николай II принял на себя личное командование армией и проводил все больше и больше времени в Ставке, он утратил последнюю способность к управлению страной. Он игнорировал или отвергал решения Думы, продолжая при этом комплектовать Совет министров – высший орган исполнительной власти – людьми настолько бездарными, что это было даже смешно41. Министров Хор знал не понаслышке, так как недавно был на приеме в Мариинском дворе – резиденции Совета. Там пахло отчаяньем и нафталином, а за чаем на него насел некий господин, который был столь глух, что принял британского офицера за немца и стал громко поносить низменность англичан и английские демократические привычки42.
Список ошибок царя стремительно рос. В январе 1916 года Николай снял своего премьера, 76-летнего Ивана Логгиновича Горемыкина. Назначенный на его место Борис Владимирович Штюрмер был не менее реакционен и еще менее эффективен. Штюрмер не нравился никому, включая Гарольда Уильямса, который с вызовом объявил, что “более коррумпированного, циничного, некомпетентного и лживого функционера в России не сыскать”43. Павел Милюков вспоминал о Штюрмере:
Совершенно невежественный во всех областях, за которые брался, он не мог связать двух слов для выражения сколько-нибудь серьезной мысли44.
Не обращая внимания на эту критику (как и на неизбежные подозрения, которые вызывала немецкая фамилия нового премьер-министра), летом 1916 года царь передал Штюрмеру также функции министра внутренних дел и министра иностранных дел. Единственной способностью, которой этот человек обладал перед лицом насущных задач государства, было его умение пресмыкаться перед царской фамилией, проявленное во время ее проезда по России по случаю 300-й годовщины дома Романовых.