Цепочка всех этих слухов вела напрямую к императрице. Александра Федоровна была урожденной принцессой Гессенской и Рейнской, и многие считали ее немецкой шпионкой. Сэр Джордж Бьюкенен отвергал эту идею.
Она отнюдь не является немкой, действующей в интересах Германии, – писал он в феврале 1917 года. – Она просто реакционная царица, желающая без помех оставить престол своему сыну.
Однако вмешательство государыни в процесс назначения министров сделало ее, по мнению Бьюкенена, “невольным инструментом в руках других людей – которые и в самом деле суть немецкие шпионы”51. Либеральные критики считали, что назначение Штюрмера нельзя объяснить не чем иным, как волей императрицы. Когда в сентябре 1916 года Министерство внутренних дел перешло к льстивому Александру Дмитриевичу Протопопову, одному из фаворитов Александры Федоровны, подозрения, казалось, получили подтверждение. Протопопова, который считался не вполне нормальным (он страдал от дегенеративной болезни нервов, связанной с продвинутой стадией сифилиса), видели беседующим с неким немецким агентом во время визита министра в Стокгольм52.
В действительности Протопопов, психически неуравновешенный человек, был более склонен к мистическим видениям, чем к составлению заговоров, однако в свите Александры Федоровны были и реальные агенты германского кайзера. Морис Палеолог полагал, что к этой “теневой партии” принадлежали члены Священного синода, представители балтийского дворянства, крупные финансисты, пронемецки настроенные индустриальные магнаты.
Главный двигатель реакционной партии, – писал он, – это страх, страх, который внушали непрерывные близкие контакты России с демократическими державами Запада53.
В октябре французский посланник провел вечер с неким “высокопоставленным придворным”, который сообщил Палеологу некоторые дополнительные детали. Источник предупреждал, что
для достижения своих целей эти люди не остановятся ни перед чем, они на все способны. Они доведут дело до забастовок, мятежей, погромов, нищеты, голодных бунтов: повсюду в стране они создадут такую нужду и безнадёжность, что продолжать войну станет невозможно54.
Собеседник Палеолога был настолько осторожен, что не хотел произнести ни слова, пока хозяин не отпустил всю прислугу.
Шпионов готовы были видеть везде и почти рефлекторно обвиняли в шпионаже евреев – навет, к которому англичане прибегали никак не реже русских. Джордж Бьюкенен высказался на этот счет следующим образом:
Евреи как класс поддерживают немцев, и, судя по всему, от них исходят слухи, распространяемые с целью посеять недовольство и недоверие в самой России или в союзных ей странах55.
В остальном ничего рутинного не было. В декабре 1916 года Сэмюел Хор сообщал военной разведке следующее:
Наиболее примечательная черта [слухов о заговоре] состоит в том, что впервые в русской истории все слои общества объединились против небольшой группы, состоящей наполовину из придворных, наполовину из бюрократов, в попытке осуществить абсолютный контроль над властью56.
Бьюкенен вспоминал:
Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли при этом убиты и император, и императрица или только последняя57.
Абсолютным приоритетом для Бьюкенена было принуждение России к тому, чтобы продолжать войну. В последующие критические недели каждая акция оценивалась с точки зрения ее значимости для предстоящей весенней кампании, каждый новый министр или открытая забастовка – по тому, как они влияют на боевой дух народа. И картина менялась чрезвычайно быстро. Началось с очередной сессии Думы, открывшейся 1 ноября 1916 года. После раздоров внутри Прогрессивного блока обстановка была и без того напряженной, однако почти каждая речь на открытии сессии становилась сенсацией.
Нападки Милюкова на царское правительство подверглись цензуре (газеты в знак протеста оставили на полосах пустые прямоугольники на месте вымаранных слов), тем не менее его речь вскоре разошлась на цитаты. Милюков перечислил многочисленные ошибки правительства в последние месяцы, делая выразительные паузы для того, чтобы вопросить: “Это глупость или измена?”58 Ответ звучал как обвинительное заключение (“Выбирайте любое. Последствия те же”), и в результате этой речи Штюрмер был все же снят со своего поста. Даже Охранное отделение с неохотой констатировало, что Милюков “стал героем дня”59.