Ипатьев потупил взгляд и замер, не реагируя на мой вопрос.
— Теперь о крестьянах, — вижу по лицу академика, что мои доводы взвешиваются, а не отметаются с порога. — вы, Владимир Николаевич, специалист в промышленном производстве и должны понимать, что его механизация повышает производительность труда. То же самое и в сельском хозяйстве. Только крупное механизированное сельскохозяйственное производство сможет накормить село, которое у нас голодало в прошлом через два года на третий, и город. Сократить необходимое число работников на селе, а высвободившихся там работников направить в город на создающиеся в городах заводы и фабрики. Если мы хотим быстро создать современную промышленность и товарное сельское хозяйство, то другого пути как массовая коллективизация, привыкших к общинному управлению, мелких крестьянских хозяйств — нет. А ваши, так называемые, состоятельные крестьяне — кулаки, это в основной своей массе ростовщики и спекулянты, то есть такие же эксплутаторы как и помещики и капиталисты и отношение к ним соответствующее. А насчёт того, что продуктов не достать, так могу вас заверить как очевидец, что эти сведения у вас устаревшие: карточная система полностью отменена, все продукты в свободной продаже.
— Может быть вы станете утверждать, что и свободы слова и мысли у вас довольно? — с усмешкой бросает Ипатьев.
— Не стану, — начинаю как всегда терять выдержку, когда речь заходит об этом. — у каждого понятие о ней своё, но очень часто права такой свободной личности удовлетворяются за счёт прав и свобод общества.
"Уж поверь, дедушка"…
— Так вы что за духовное рабство? — Задыхается от возмущения академик. — Я? Нет, — беру себя в руки. — просто многие люди, говорящие с придыханием о свободе личности, имеют в виду свою личную свободу, ради которой готовы загнать в рабство и нищету других. Так вот, вы, наверное, слышали, что в СССР разрабатывается новая демократическая Конституция. Советую ознакомиться с ней, когда её проект будет опубликован для обсуждения, по части свобод ей не будет равных в мире.
Мой собеседник с удивлением смотрит на меня.
"Что-то я действительно загнул, выходит тогда что я участвую в разработке проекта Конституции… Не буду отрицать, пусть думает, что на встречу с ним пришёл не простой агент НКВД, а представитель власть имущих".
— Так всё же, — хмурится Ипатьев. — объяснитесь, чего вы требуете от меня?
— Ничего, — добавляю металла в голос. — наоборот это я даю вам, Владимир Николаевич, возможность реализовать своё желание помочь родине подготовиться заранее к войне с Германией.
"А не как в империалистическую: в войну вступили, а химическую промышленность начали создавать в её ходе".
— То есть вы не настаиваете на моём немедленном возвращении в Россию? Я вас правильно понимаю? — Взгляд академика светлеет.
"С таким языком"?
— Повторяю, Владимир Николаевич, никаких требований… — в моём голосе послышались бархатный нотки. — мы заинтересованы в результатах вашей работы по созданию установки для производства высокооктанового бензина. Чертежи и технологические режимы.
— Но её ещё не существует!
— Я это понимаю, — успокаиваю его. — когда будете готовы, вставьте в письме к сыну, я убедил его поддерживать переписку с вами, фразу — привет Сергею Трубину. И ещё, чертежи лучше перевести на фотоплёнку. Чтобы обезопасить вас от подозрений и предательства об этой миссии знает лишь три человека: мы с вами и товарищ Киров. Думайте, решайте… Ах да… вот фотография ваших родственников. До свидания!
Ипатьев машинально пожимает мне руку и с улыбкой смотрит на фотографию, где сын с невесткой обнимают его семилетнюю внучку.
Чикаго, Мичиган Авеню, кафе "Таверна Билли Гоат".
Позднее.
— Признаюсь, мистер Че, — Питер МакГи с удовольствием затянулся самодельной сигаретой, медленно выпустил через нос две струи ароматного сизого дыма и сделал маленький глоток кофе из чашки. — не ожидал получить от вас телефон колл.