— Можно забирать?
Буфетчица вопросительно смотрела на меня и указал глазами на бутылки.
— Конечно.
— Вы на Игната особо не серчайте. Пенсию получил, вот и позволил себе немного. Так-то он непьющий и добрый, мухи не обидит.
— А он разве не преподает?
Буфетчица взяла бутылки и пустую тарелку, затем вздохнув ответила:
— Учил детишек раньше. Это точно. Поговаривают начал у себя какие-то опыты ставить. Чуть ли не алхимические, вот и взорвал лабораторию. После уже не в себе. Да не переживайте вы так. Он хоть и псих, но безобидный. Заходит иногда, когда деньги есть. Все хочет себе казаться кем-то. Эх, судьба!
Я сидел, как пришибленный. Вот тебе и новости!
— А можно еще пиво?
— Подходите. Пока никого нет. В обед весь завоз разберут.
Точно этот Ленинград ненормальный! Единственный человек, что слышал о чертовом Музее и тот сумасшедший. Но эта необычная встреча заставила меня более четко проанализировать ситуацию и начать решать проблемы быстро, не откладывая их в долгий ящик. Я и так потерял два месяца на всяческую ерунду, не желая понимать, что все в этот раз будет по-другому. Нет, брат, никакой обычной развеселой студенческой жизни! Тебя ждет нечто иное, мистическое и всепоглощающее. И сосредоточиться необходимо именно на нем.
А не пытаться войти в воды, которые давным-давно утекли. И друзья твои, и любовницы — это всего лишь прах. И не факт, что этот мир принадлежит моему течению времени-пространства. Некое хитроделанное искривление, созданное лично для меня. Хотя нет. Самомнение у тебя больно уж велико. Внезапно в голове вспыхнуло слово- «Карман». Неужели это всего лишь место, где на время можно спрятаться таким, как я? Да нет. Сюда же являются люди из других миров и есть выход в «Изнанку». Скорее здесь этот кусок времени-пространства — территория для временной отсидки, парковки перед дальнейшей дорогой.
Вот только куда двигаться мне? Для чего я тут?
Загадка увлекательная, но сначала стоило заняться насущными делами. Продать часть монет, чтобы пополнить запас кэша и спрятать остальное. По последнему уже имелась мысль. Я же накануне поздно вечером забрался на крышу той постройки, куда закинул трость Оборотня. Её нашел по наитию, она вошла точно в выемку, что образовалась в стенке, на которой стояла следующая крыша. Как будто я специально туда трость загнал. Место для потайного курка идеальное. Залезть легко, можно уйти сразу в трех направлениях, и ниоткуда оно снаружи не просматривается. Вот здесь и помещу остатки монет вечером. Четыре из них я вынул из упаковки еще в туалете Пирожковой.
Моисеич был на месте и молча взял у меня червонец. Он покрутил монету в руках, достал лупу.
— Хороший год, ходовой. Где взял, ты мне не ответишь?
— Конечно, нет!
— Мне надо внимательно её рассмотреть.
— Да, пожалуйста! Я не тороплюсь.
— Где кофе лежит, знаешь.
Ого, какое доверие! Я полез за туркой и кофе.
Минут через десять сидим, пьем кофию с восточными сладостями. Здесь Моисеич себе не изменяет. Глеб как-то обмолвился, что наш директор в молодости жил то ли в Бухаре, то ли в Самарканде.
— Что с монетой?
— Все хорошо, Иванушка. Просто порядок есть порядок.
— Понимаю.
Директор ломбарда посматривает на меня, ждет. Так что мой шаг.
— Хочу продать четыре. Бабушкино наследство.
— Деньги понадобились?
— Ага.
— Почему сразу не все?
Какой хитрый! Или деловой.
— Они не здесь. Так сколько?
— Монеты хорошие и цена самая лучшая. Двести сорок за штуку такие покупают. Так что всего тебе на руки тысяча. За опт. И за доверие.
— Хм.
— Если без квитанции, — поспешил добавить хитрый Моисеич.
— Без надобности, — машу рукой.
— Деньги через час будут.
— Хорошо. Тогда я здесь побуду. Есть, что нового у вас посмотреть?
— Конечно, — ломбардщик вздохнул. — Несут люди всякое. Кто по нужде, кто по глупости.
— А чего его копить?
— И в самом деле.
Больно у Моисеича сейчас взгляд серьезный. А мне это не нравится.
С золотишком в этот раз был полный порядок, я даже не стал брать плату за досмотр. Пожалуй, с этой халтурой пора заканчивать. И так наследил. Пока с Глебом обсуждали новости из музыкального мира, время и прошло. Моисеич заглянул в магазин и кивнул. Деньги он выдал двумя пачками. В одной красовались сиреневые четвертаки, во второй красные червонцы.