…Пять человек – старший сержант Н. И. Барышев, воентехник 2-го ранга, помпотехроты И. С. Погорелов, механики-водители Скачков и Беляев, а с ними сандружинница комсомолка Валя Николаева, изучившая специальность башенного стрелка, были посланы на поиски подбитых танков.
В первый день группа, двигаясь к передовой, ничего в лесу не нашла. Заночевали под елкой, в снегу. На второй день…
…Перед черно-ржавым ручьем, глубоко врезанным в белые нависшие над ним сугробы, задыхающийся от усталости Барышев остановился, чтобы подождать остальных. Оглядел стройные, весело освещенные солнцем сосны, выбрал одну, выгнувшую корни над водою: если ее спилить, она ляжет мостиком поперек ручья.
– Ко мне, ребята, сюда! – крикнул Барышев показавшимся в мелкой еловой поросли спутникам.
Все четверо, в овчинных полушубках, с тяжелыми заплечными мешками, они шли гуськом, с каждым шагом увязая в снегу выше колен. Впереди, стараясь попасть в след Барышева, неуклюже двигалась маленькая в своих огромных валенках Валя Николаева. Из-под ее сдвинутой на затылок ушанки рыжеватыми лохмами выбились на плечи спутанные и мокрые от пота и снега волосы. В веснушчатом, раскрасневшемся лице, однако, не было заметно усталости.
Механик Беляев, воентехник Погорелов и старшина Скачков шли за Валей молча, внимательно поглядывая по сторонам. Тени деревьев на ярко освещенном снегу пересекали им путь, и от чередования теней и сверкающего снега у Барышева зарябило в глазах. Отправляясь в эту экспедицию, следовало, конечно, взять с собою темные очки. В горнострелковой бригаде их можно было достать у любого из альпинистов, но для этого пришлось бы отклониться в сторону, а времени не оказалось.
Наконец юго-западнее Погостья группа приблизилась к передовой. Шли по лесу, под орудийным и минометным обстрелом. Да не обращали на него внимания: к этому все привычны!
И вот, кажется, удача! Спасибо пехоте, – не соврала: впереди, между деревьями, два средних немецких танка. Поспешили к ним…
Но что это были за танки! Один совершенно разбит прямым попаданием снаряда какого-то тяжелого орудия, искрошенный мотор валялся метрах в пятнадцати от бортовых фрикционов, коробка передач торчала из снега в другой стороне, броня рваными лоскутьями охватывала чудом уцелевшую могучую сосну, надломленную, но только чуть покосившуюся. Мелкие детали были рассеяны в радиусе не менее пятидесяти метров. Среди обломков металла в окрашенном заледенелой кровью снегу лежали трупы гитлеровских танкистов.
Делать тут было нечего, – разве что приметить, какие детали могут пригодиться при ремонте других, пока еще не найденных танков.
Второй танк стоял неподалеку от остатков первого. Но и он не годился для восстановления: сбитая снарядом нашей противотанковой пушки половина башни лежала на земле. Однако повозиться с ним, хотя бы для практики, стоило – его, вероятно, можно было завести, никаких повреждений в моторе не обнаружилось.
Никто из пяти разведчиков устройства немецких танков не знал и потому, по-прежнему не обращая внимания на сильный артиллерийский и минометный огонь, все занялись изучением незнакомой системы.
С полудня и до поздней ночи Барышев, Погорелов и остальные провозились у этих двух танков.
Разбирая побитые осколками узлы, сравнивая их с уцелевшими на втором танке, друзья узнали в этот день много полезного. Особенно довольна была Валя: помпотех Погорелов давно обещал научить ее и вождению танка и мотору. Она уже давно доказала ему свои технические способности, собирала и разбирала пулемет не хуже опытного бойца, знала, как устанавливать на боевое, походное положение немецкий трофейный танковый пулемет… Не век же ей быть санитаркою в 107-м отдельном танковом батальоне, хотя все знают, что и в этом деле она не сплоховала, медаль «За отвагу» дана ей еще в Невской Дубровке!
На рассвете третьего дня решили продолжить поиски.
– Пили, товарищ старшина! – приказал Скачкову Погорелов, подойдя к речонке, и старшина, отвязав от своего заплечного мешка большую поперечную пилу, взялся за нее вдвоем с Беляевым.
С медлительным, натужным скрипом могучая сосна легла поперек речушки. Перейдя на другой берег, Барышев взглянул на компас и – опять шагая впереди – повел всех строго на юго-запад, по направлению, указанному два часа назад встречным артиллеристомкорректировщиком. Просека, о которой сказал артиллерист, попалась почти сразу за речкой. Треск ружейно-пулеметной перестрелки, доносившейся теперь с полной отчетливостью, с той четкостью, какая бывает только в лесу на морозном воздухе, подтвердил Барышеву, что направление – правильно и что до немецкой передовой линии осталось совсем немного.
Но лес был по-прежнему пуст, если не считать разбросанные повсюду трупы гитлеровцев и обычные следы прошедшего здесь несколько дней назад боя.
«Сколько времени бьемся в этом гиблом болоте! – подумал Барышев. – То мы их подвинем, то они нас. Сколько и наших тут полегло, а все без толку, на месте топчемся!.. Было б у нас хоть три десятка исправных танков».
И медленно, шаг за шагом преодолевая глубокий снег, отдался привычным, горестным размышлениям:
«На других участках есть тебе и KB и «тридцатьчетверки», а вот здесь… Стыдно жить на белом свете, когда другие дерутся, а ты, танкист, и весь батальон таких же, как ты, танкистов сидят по деревням в тылах армии, без всякого дела, жрут паек, который спас бы жизнь сотням ленинградцев, и ждут… Чего ждут? Когда господь бог или высшее командование пришлют им новенькие боевые машины? Откуда? С Урала? Из Сибири? Да когда этого дождешься? А пока день идет за днем. Каждый день люди вот здесь в лесу гибнут в боях, – с автоматами лезут на немецкие укрепления, в боевом – сказать точно – самозабвении прорываются в немецкие тылы, а потом, отсеченные от своих гитлеровцами, сдыхают от голода в круговой обороне, сражаются до конца, до последнего… – . Ну, пусть ты только старший сержант, немного можешь изменить в этой проклятой обстановке, но ведь ты все-таки инженер, электромеханик, три года в армии, и обязан думать!..»