«Да, читать читаем и по радио слушаем все, партизаны молодцы, замечательно действуют! Очень бы желал с партизанками быть на фронте, с ними замечательно воевать. Вот нам приходилось брать одно село, занятое немцами. Идет бой, партизаны хотят выбить их. И как раз мы прибыли в ту деревню, где партизаны, и пошли на помощь партизанам. В бой… Дали мне несколько человек партизан, подошли к селу, заняли оборону, залегли, говорим — все… Потом командую: «Огонь!» — и «Вперед!» Смотрю, пока мы здесь не успеваем вставать и огонь открывать, — партизаны оказались в селе. И уже немца нет в селе!..
Вот интересно! Партизаны ходят уже по селу, который убит — раздевают уже его… Хорошо воевать с партизанами, замечательно, но только их нужно в руках держать. Они очень решительные!»
И он на машине уехал, а мы пошли в разные стороны…
Клаве Юрьевой, которая уже получила должность телефонистки в лужском отделении связи и с завтрашнего дня пойдет на работу, сегодня было приказано сдать автомат. Получив от И. Д. Дмитриева этот приказ, она едва не расплакалась. Вышла с автоматом на улицу, прошлась по ней, внезапно подняла автомат и выпустила по осине один за другим три диска — только сучья летят!..
Рассказывает: сбежались красноармейцы: «Кто стреляет?»
«Я стреляю!»
«Нельзя стрелять!»
«Я последний раз стреляю, салют даю! Автоматы-то отбирают от нас!»
Смотрят: «Ну, молодец!..»
— …Стою, — рассказывает дальше Клава, — даже оглохла. Три диска подряд! А тут — часовой, патруль. У него тоже автомат. Я ему: «Давай теперь с твоего!»
А он: «Ты с ума сошла!..» А все-таки дал мне, диск его выстрелила! А тут подошел лейтенант и часового того — на гауптвахту!..
— Что мы будем делать, — добавляет Клава. — Все привыкли воевать! Это — болезнь! Про себя скажу: в доме не усидишь, выстрелить хочется. Выйдем на гражданку, — смеется своей шутке Клава, — наверно, поезда спускать под откос будем. Свои!..
Но пистолет свой Клава все-таки отстояла — висит всегда на боку. Да и все еще может быть! Вот сегодня в Луге минеры, осматривая подвал, обнаружили в нем голодного гитлеровского солдата — в форме и в плащ-палатке. Еще одного в другом подвале, на Лесной улице, нашел бывший командир партизанского отряда Войчунас…
Полуразрушенная Луга еще горит то здесь, то там. Сколько ни выискали, ни обезвредили мин замедленного действия вездесущие саперы, а нет-нет и взлетает на воздух какой-нибудь, казалось бы, уже убереженный дом. Немцы замуровали мины в фундаменты, в стены — столько мин, что невозможно обнаружить их все.
28 февраля. Хутор Глубокий Ручей
Изба, в полутора километрах от деревни Домкино, у озера Врево. Редакция газеты «Вперед за Родину». Дымно. Койки…
Устал, и болит сердце; только что добрался сюда из Луги: валенки, полушубок, свитер, рюкзак с сапогами и продуктами, тяжелая полевая сумка и пистолет.
Шел в Лугу пешком до КПП, с час ожидал попутную машину. Машины не берут или идут не туда, куда мне нужно. Стремление мое — догнать наступающие части, а я не знаю, где что находится. Встретил майора Полесьева из армейской газеты, он сказал, где находится редакция.
Случайная машина — фургон; знакомый врач (из госпиталя) довез меня восемнадцать километров до перекрестка на Домкино. Отсюда пешком, два километра, в Домкино, нашел политотдел.
…Наши войска километрах в пятнадцати от Пскова. Ляды партизанами заняты в январе. Рудно — где был штаб партизанской бригады — партизаны удерживали до подхода Красной Армии, несмотря на все карательные экспедиции немцев…
В Домкине, освобожденном 14 февраля, стояли дальнобойные пушки немцев, били за двадцать пять километров по партизанам. Выяснил я обстановку и пешком сюда, на хутор Глубокий Ручей.
Хочется есть. Столовая в АХО — в Домкине, но возвращаться туда уже нет сил. Надо добраться до КП армии — километров шесть — десять впереди.
Транспорта нет.
Уцелевшая изба, в которой ночую: от окна, вдоль колючей проволоки, следы на снегу. Немцы выбили окно, бежали в чем были (13 февраля). Следы — к оврагу. Русские напали со стороны дверей. В избе находилось до сорока немцев. Под окном труп немца (крестьяне узнали его), заколот штыком, руки порезаны о разбитые стекла окна. Рядом — труп красноармейца, убившего его, но застреленного другим немцем. Всего здесь осталось десять убитых красноармейцев. Слева у окна замерзшая лужа крови, немецкая каска с прилипшими волосами. Бежавшие сбрасывали сапоги, две пары лежат на снегу…
При немцах — исключительные жестокости к пленным. Оборванные, истощенные, работали на шоссе и на лесозаготовках. Если кто ослабнет, упадет, немцы ранят его и закапывают живьем. Часто нарочно ранят, чтоб закопать…