Но самую главную помощь Красной Армии гатчинцы стремятся принести своим неустанным трудом. Гатчинцев теперь уже не три тысячи человек, их уже много больше, потому что с каждым днем из эвакуации, из Ленинграда и области возвращаются в родной город те, кто был разлучен с ним войной.
По асфальту гатчинских улиц катаются на детских велосипедах школьники.
Над Гатчиной кружатся учебные самолеты, а бомбардировщики и истребители проносятся к далекому фронту откуда-то из-под Ленинграда — и местные жители приветливо машут им кепками и косынками. На Серебряном озере, против руин дворца, качается лодочка рыбака. В аллеях парка таятся только те молодые партизаны и партизанки, которым можно теперь быть просто влюбленными. В служебные часы они работают в городских учреждениях и предприятиях, и медаль «Партизан Отечественной войны» — самое почетное отличие в Гатчине.
Весна. Первая подлинная, великолепная весна в городе. Свободно и вольно дышится. И русские песни, подхваченные теплым ветерком, летят над парками и садами свободной Гатчины.
Глава двадцать первая
На пороге трехлетия
В воскресный день — По неразминированной реке — Вниз по течению — В «Красной стреле» — Москва−Ярославль−Ленинград
(Ленинград, Нева, Москва, Ярославль, Ленинград. 15 мая — 13 июня 1944 г.)
15 мая. Ленинград
Впервые в этом году страстно захотелось провести день в доброй, хорошей прогулке, отвлечься от всяких дел, от неизменно обуревающих дум о войне.
Прошлогодний май! Я вспомнил себя ползущим от опушки иссеченного леса к полузатонувшему в болоте ржавому танку, под которым был командный пункт роты, только что отразившей контратаку врага. Синий цветок, попавшийся мне на пути, показался тогда выросшим только для насмешки над людьми, мечтающими о единении с природой.
Нынче фронт далеко от города.
Против Казанского собора, на Невском, остановился двенадцатый номер трамвая. Случайным взглядом я прочел на вагоне: «Большая Охта — ЦПКО».
«Неужели уже до парка культуры ходят?..» Не раздумывая вскочил в трамвай…
Центральный парк культуры и отдыха. Острова! Сколько праздничных летних дней было проведено там! Сколько легких воспоминаний! Но как далеки они! За время войны на Петровском, на Елагином островах, на Стрелке мне не пришлось побывать ни разу…
Трамвай медленно вполз на мост лейтенанта Шмидта. Военные корабли, простоявшие у гранитных набережных всю блокаду, теперь уже не покрыты маскировочными сетями, не испещрены затейливыми мазками пестрого камуфляжа, — этой весной их впервые выкрасили в строгий, присущий им темно-стальной цвет. Они снова приобрели грозную военно-морскую осанку, в них снова — стремительность, легкость, отъединяющие их от спокойной архитектуры высящихся за ними дворцов. Эти корабли теперь уже не кажутся неизменной, стабильной принадлежностью города, им уже тесно здесь, на речной воде, им нужно сечь морские, рыжие, рушащие пену валы…
У Ростральных колонн работницы заботливо распахивают землю уже не под огороды, а под клумбы для левкоя и резеды. На Съездовской улице, там, где еще недавно в огромном доме зияли пробоины от снарядов, теперь в окнах, выложенных из свежего кирпича, греются на подоконниках выздоравливающие после долгого лечения красноармейцы. Они смеются, куря и пошучивая с проходящими под окнами девушками… За Тучковым мостом весь мусор и железный лом убраны с зеленеющего стадиона имени Ленина, эллипс его беговой дорожки присыпан желтым песком. Увечья в асфальте сглажены, заровнены, их не замечают прогуливающиеся с офицерами девушки в изящных туфельках…
Проветриваются пустовавшие почти три года квартиры. Вернувшиеся в Ленинград жители заменили потемневшие листы фанеры кружевными занавесками, выставили на подоконники цветочные горшки с чуть занявшейся зеленой завязью.