Интеллигентная женщина, вваливаясь с тюками: «…Все! Чтоб я еще когда-нибудь выехала откуда!..»
Эти же пассажиры рассказывают: только что, в четыре часа дня, было сообщение по радио — открылся второй фронт. Союзники высадили десант в Северной Франции. Действовало одиннадцать тысяч самолетов… Больше никто ничего не может рассказать — не дослушали, не вняли в вокзальной толкучке…
Наконец-то!.. Как говорится, лучше поздно, чем никогда!.. С нетерпением жду подробностей — в Ярославле.
Значит, и мы сейчас двинем, и, едва я приеду в Ленинград, значит, — сразу на фронт! Куда? В Эстонию? В Финляндию?
Из Москвы в Суду едет двадцатипятилетняя девушка, Маруся Иванова, зеленоглазая блондинка. Эвакуировалась из Ленинграда в июле 1942 года, к родителям, в Суду. Ее рассказы: рытье окопов у Средней Рогатки, всю зиму оборонные работы, потом до весны работа в батальоне, на кладбище — закапывание трупов, норма десять в день. Работали парами, — значит, на каждую пару двадцать. Уехала потому, что началась цинга, ослабела. «Удрала!» — откровенно говорит она. А когда я спросил: «Хочется небось в Ленинград?», ответила мечтательно: «Все думала, думала, — теперь до конца войны буду ждать, а все-таки обязательно попаду!» И вдруг Маруся заплакала. Застыдилась, стала прятать слезы, ссылаться на нервы. Говорит, что я ей сразу — как брат, что как увидит медаль «За оборону Ленинграда», так словно родной человек!
Сейчас работает на бумажной фабрике в Суде. В Ленинград впервые попала за десять дней до войны, раньше работала в Череповце, учительницей начальной школы.
Душно в вагоне, окна закрыты. За окнами широко распаханные тракторами поля, солнце, белые облака, — Россия!
…«Бреслау», «Штутгарт», «Кенигсберг», «Кассель» — немецкие надписи на вагонах, стоящих на запасном пути маленькой станции. И на всех — «Deutsche Reichbahn»[39]. Трофейные вагоны. Половина из них сожжена, остались только металлические платформы. Другие целы. Даже в этом чувствуется 1944-й год!
8 июня 1944 г. Вечер. Ярославль
Взят Рим. Третий день, как открыт второй фронт грандиозной высадкой на севере Франции. Через две недели — третья годовщина войны. На наших фронтах пока все еще затишье. Очевидно, со дня на день следует ожидать нового общего наступления. В ТАСС в Москве мне сказано, чтобы я был готов к поездке в Эстонию, а затем и в Германию.
Теперь, с открытием второго фронта, ясно, что война протянется уже недолго, разгром Германии — полный и окончательный несомненен именно в этом, 1944 году.
11 июня. Вологда
Еду в Ленинград с родными — отцом и Наталией Ивановной. В Ярославле было много забот, сборы были трудными и хлопотливыми… Едут! Счастливы!..
Сегодня в Вологде — столовая военно-питательного пункта. Повар Родимкина — женщина тридцати лет, южанка по рождению, повар по профессии, ленинградка, с прекрасным тонким чистым лицом, прямой взор карих глаз, ровные белые зубы, чудесная улыбка, в лице выражение ума, мысли. Ей хочется вернуться в Ленинград.
«Как получить вызов?.. — Расплакалась, застыдилась слез, стала оправдываться: — Ленинград!.. Увидеть бы его только!»
Еще, сегодня: я пошел с курсантом-краснофлотцем в багажный пакгауз станции Вологда — что-то выяснять о сданном багаже. Часовой — девушка с винтовкой, в робе: «Нельзя тут ходить!» — «Да мы только узнать: багаж у нас идет в Ленинград…» Пропустила без слова.
На обратном пути, проходя мимо нее, я: «Ну вот и все. Справились!» Она улыбнулась и, когда я уже отошел от нее, окликнула: «Так вы в Ленинград?» По выражению лица я понял, говорю: «А вам что? Очень туда хочется?» Она склонила голову к винтовке, с невыразимым движением в лице, выговорила только: «Ой!» — с такой мучительной завистью в голосе, что иных слов и не требовалось!
Ленинград! Магическое воздействие его! Для разлученных с ним он — город-мечта, возлюбленный город, терзающий людей призывом к себе во снах и наяву.
Я понимаю это. Я сам так же чувствую, так же тяготею к нему!
…День стоим в Вологде. Жесткий вагон переполнен, в нем духота. В купе с нами раненый демобилизованный командир, артиллерист. Возвращается с женой в Ленинград. Служил в 189-й стрелковой дивизии, в 431-м артполку.
Стояли против Пушкина в 1942 году. Бил по Екатерининскому дворцу, потому что там немцы установили свои батареи, стрелявшие по Ленинграду. Командир дивизии — сам детскосел, житель Пушкина — два дня не разрешал стрелять. Но выбора не было — немецкие батареи били… Дал! Стали громить немцев огнем по Екатерининскому дворцу. Командир давал команду «огонь!» и плакал…