А капитан Комаров — командир опытный, дерзкий. Имеет орден Александра Невского, за Псков. До этого, в Мустаоя, без моего приказа (так я учил их изучать и щупать противника) нашел брешь и ввел батальон. Приказ ему был: стоять, изучать, а он двинулся вперед, вкопался, а раз так, то я ввел два других батальона и — пошли! Виноват оказался его заместитель, капитан Герасимов. Я его хотел расстрелять, но ошибку свою он исправил, теперь представлен к награде. Герасимов сильно контужен, сегодня ему уже лучше!..»
…Проезжаем Мурилу. Гладкое поле. Взгорок. Взорванный мост. Береговая терраса: луг, дома, рожь. Море сверкает. Стоит у шоссе грузовик с милицией в малиновых фуражках…
«…У Мурила, — рассказывал дальше Семенов, — мы поставили дымовую завесу. Он думал, что мы — десант, и вся его артиллерия била по дымовой завесе, а там пусто или финны. А мы тут — подползли, вступили в гранатный бой, он швыряется гранатами. И мы тогда — врукопашную. Финны дрались сильно — головорезы. И снова они — гранатами. Я отвел своих и накрыл финнов «катюшами».
И через три минуты — пленные, оглушенные. И пожгло много — черные лежали… Двадцать пять самолетов на нас налетели, немецких, бомбили во время боя. Но и наши самолеты налетели, помогали нам, однако и нам попадало — раз шесть… Бойцы наши крепко дрались в Муриле… Артиллерист старшина Иванов геройски погиб: увидел батарею противника, вытащил пушку семидесятишестимиллиметровую и бил прямой наводкой с двухсот метров, пока не расстрелял противника и не погиб сам. Представлен к Герою Советского Союза… А их пушка пробила самоходку, и командир батареи самоходок тяжело ранен…
Хорошее взаимодействие было артиллерии и кораблей Балтфлота, четырнадцать судов, катера, эсминцы, канонерки!..
Мы рассчитывали, что тут сил у него много, а он живой силой не закрепил линию. Если б я сделал паузу на два часа, не прошел бы, а я на их плечах — и они не успели даже расставить пушки! Десять станковых пулеметов противник оставил здесь, да четыре батареи, да ручные пулеметы…
Взяв Мурилу, я стал быстро развивать наступление, и «катюши» — со мной.
Был приказ: нашей дивизии овладеть Хумалиоки. Эта задача была поставлена нами в Муриле. Ворвавшись в Хумалиоки, я не стал дожидаться дивизии, решил силами полка продолжать наступление до перекрестка Макслахти…»
…И вот мы сегодня движемся от Мурилы к бухте Хумалиоки. Береговой уступ обрывист, шоссе идет высоко над берегом, вьется над маленькими полукружиями пляжей, — нет, кажется, места лучше для обороны, если б оно даже не было полно похожих на зубы дракона гранитных надолб, дотов, дзотов, рвов, траншей, рядов колючей проволоки… Вот в трех километрах за Мурилой они опять пересекают узкий проход, тянутся вдоль всей береговой гряды — бесчисленные дзоты, со вчерашнего дня опустелые, разбитые, никому больше не угрожающие. Вот немецкое орудие, брошенное за бруствером вместе с передком, полным неиспользованных снарядов. Вот огромный ствол другого, уже извлеченный из разрушенного дзота и положенный на бревенчатые полозья, чтоб его можно было увезти гусеничным тягачом. Вот две противотанковые пушки…
Здесь полк Семенова преодолел сильнейшее сопротивление, здесь минометный полк Шаблия выпустил больше тысячи мин, прежде чем вместе с Семеновым достичь Хумалиоки…
Опять лес, сосна, слева — мыс, длинный, лесистый. Сплошь россыпью в мелком лесу — стрелковые ячейки, оставшиеся от вчерашнего боя. Всюду в лесу, куда ни обратить взор, видны богатые, взятые нами в бою трофеи.
Идут пэтээровцы[47]. Высота 39. Внизу — пляж. Мы — в бухте Хумалиоки.
В начале «линии Маннергейма» техника врага уничтожена, искромсана нашим огнем, раздавлена танками, разбита. Здесь, в тылу этой линии, как свидетельство растерянности врага — невредимые пушки, брошенные застигнутой врасплох и в панике побежавшей прислугой. Отсюда — влево — открыт путь в Койвисто, прямо вперед, на север, — к Выборгу, а вправо — к тылам всей «линии Маннергейма», которую сегодня еще пробивают во многих местах наши войска… Семенов, Котов, Шаблий и их соратники в боях за Мустаоя (взятое за два часа!), за Мурилу, за Хумалиоки смело пренебрегли присутствием у себя в тылу финнов, не побоялись быть отрезанными от прочих частей, ворвались в самую глубь вражеской обороны и, не дав финнам времени даже расставить готовые к бою пушки как надо, кроша прислугу, расчеты пулеметов, минометов, привели противника в такое смятение, что тот не успел организовать оборону.