Автомашины понтонных частей с лодками-полупонтонами тянулись от Ленинграда до Нарвы всю дорогу, то отставая от нас, то опережая. Все они теперь подкатывали сюда, и люди сразу брались за дело. Танки и самоходные орудия, все умножаясь, выстраивались чередой по-над рекой, по взгорку. Они заезжали в пшеницу, накапливались в лощинах, на буграх, среди развалин домов — повсюду. Если бы у немцев нашлись в изобилии самолеты, то они могли бы здесь изрядно напакостить нам, тем паче что зениток в эти часы я нигде на берегу не заметил.
Мы бродили тут и смотрели на все происходившее вокруг часа два или три.
Близко и далеко то и дело взрывались мины, вспыхивали новые пожары — где, казалось, гореть уже было нечему. Лихие любители упражнялись в глушении рыбы ручными и противотанковыми гранатами. В чистый воздух врывались порой волны трупной вони, ветерок, поднимаясь, кружил обрывки газет и всяких немецких бумажек.
Мы бродили по берегу, возвращались к машине, поглядывали на понтонный мост, который и через два, и через три часа все еще готов не был. Мимо меня провели под руки солдата, подорвавшегося на мине, с лицом, превращенным в кровавую кашу. Он держал перед собой распяленные ладони — кости его пальцев были оголены.
Мы опять спустились к воде и решили переправиться через реку на лодке.
Несколько полуразбитых, простреленных лодок, несколько примитивных плотов курсировало от берега к берегу, перевозя на ту сторону боеприпасы и тех, кто умудрялся грести кусками досок. На одной из таких лодок переправились и мы втроем, вместе с какими-то солдатами, коих я по пути учил искусству гребли.
Набегавшую воду мы все вычерпывали котелками. Кое-как перебрались, подплыли к тому участку берега, где мин уже не было, к бывшей пароходной пристани, от которой и следа не осталось.
Солнце садилось в дыму пожаров. Мы направились к городу и только теперь хорошо увидели: город Нарва не существует. За три последующих часа, что мы бродили по его дымным развалинам, я не нашел ни одного уцелевшего дома.
Узкие улицы этого по-средневековому компактного и красивого города заполнены обломками так, что местами пройти невозможно. И даже эти завалы немцами минированы. Характерно: ни в пустых коробках домов, ни в наваленных снаружи обломках не видно никаких следов имущества жителей. Все вывезено немцами заблаговременно или сожжено. Останки города производили бы впечатление древних руин, если бы не продолжавшиеся кое-где пожары и не трупный, выбивающийся из-под развалин запах. За все время наших блужданий мы видели только двух живых местных жителей: подозрительного парня с хомутом в руках и какого-то полусумасшедшего старика.
Поднявшись от берега на когда-то великолепную эспланаду бульвара, мы встретили здесь еще двух людей, но оба они только что, как и мы, переправились с того берега реки. Один из них был старшим лейтенантом контрразведки, а второй — в касторовой шляпе и узком гражданском пальто — оказался тов. Николаем Каротаммом, первым секретарем ЦК КП Эстонии.
Он обратил наше внимание на бывший музей, превращенный немцами в конюшню, — груды навоза заполнявшие разбитый дом, горели.
Глаза этого человека были напряженными и поблекшими, лицо — серым. Мы понимали, что он очень устал и что блуждания по руинам мертвой Нарвы терзают его душу… Против дымящегося, превращенного в сквозящую каменную коробку музея на углу Рыцарской и Садовой улиц столь же зияющим, прогорелым был дом Петра I. Он ничем не отличался от других, обрамлявших страшными, полурассыпавшимися стенами и эти, и все другие нарвские улицы. Дальше по Рыцарской пройти было нельзя. Словно осыпи, сходились в середине ее загромождения мусора и кирпичей. К тому же они были минированы — только наблюдательность и осторожность помогли нам заметить скрытые проволочки. Мы вернулись к эспланаде бульвара.
Одетый в древнюю каменную кладку, над рекой подымается очень высокий берег. Стена отвесно падает в воду, подобно скале, на которой в Крыму стоит (или стояло до войны?) Ласточкино гнездо. Поверху, над этой стеной, и проходит бульвар, начинаясь от парка Темный сад (где, как я позже узнал, сохранился памятник русской солдатской славы) и протягиваясь до Горной улицы, с высоты которой открывается великолепный вид на древние стены Иван-Города и на Германов замок. Средневековый, такой, какие я привык видеть только на старинных рисунках, он высится по ту сторону оврага, над упирающейся в реку Германовой улицей. Венчающая замок массивная башня, круглая и высокая, наполовину разбита 203-миллиметровыми снарядами тяжелой артиллерии — на этой башне находился немецкий наблюдательный пункт и наши тяжелые батарей били сюда.