А как затирать? Кельмочкой? Ладонью? Или ребром ладони, поколачивая им, как при массаже? Ну конечно, движениями физкультурного массажа следует и песок просеивать… А набрасывать раствор, пожалуй, всего трудней! Гуков стал к стене и советует: «Наклоните сокол, вроде палитры, вспомните приемы пинг-понга, тенниса, ведь вы же спортивные девушки, спорт вам и здесь поможет!»
Лидия Тагер — высокая, ей на козлах мешает рост, а вот Ирочке — очень удобно, стоит на пуантах, мастерком, ладонями ходит по потолку и не устает ничуть. Кто-то внизу дирижирует палкой. Гуков велит уберегать от раствора глаза. И, уже увлеченно работая, приобретая сноровку и опыт, ученицы хореографического училища, все более мастерски штукатуря большую квартиру, звонкими голосами пересказывают одна другой, как в тяжкую первую блокадную зиму не пропустили ни одного урока у Вагановой — не прервала она занятий ни на один день… И как в июле, после той зимы, дали в Филармонии традиционный отчетный концерт. И об обстрелах, бомбежках, пожаре в училище… Все было!..
А теперь вот иная работа идет — хорошая работа: «Это ведь не кирпичи с места на место таскать!.. Штукатурить потолок — это наглядно, это — созидательный труд, это — останется!..»
Что нужно пережить, чтобы работать так?
Я уже сказал об Иконниковой. А вот беседа моя с Лидией Семеновной Тагер…
Кроме этой бригады из состава хореографического училища были созданы три бригады чернорабочих. Когда штукатурное дело у бригады Л. С. Тагер «пошло», к штукатурам стали проситься и рабочие из тех бригад: две пианистки — Лыскина и Владимирова, Николай Павлович Ивановский — артист балета с женой, преподаватель, литературы Всеволод Алексеевич Успенский. Все они были в эвакуации на Урале, вернулись в Ленинград недавно и не захотели отстать в своем труде от штукатуров-блокадниц.
— Мы их обучали сами! Сейчас нас шестнадцать, и еще два кандидата есть.
…Но бригаде нужно работать, и только Лидия Семеновна остается со мною. Звучным, очень приятного тембра голосом, в котором слышится грудной звук, смотря на меня убеждающими, умными глазами, рассказывает о своих переживаниях в зиму голода и о том, что было тогда в училище…
— Столько было дела, что мне некогда было ни голодать, ни умереть.
Пятьдесят детей, которых учили мы, зимовали в общежитии. Спасали, обхаживали их… Мне помогло, что я мало ела и до войны. Уже в сорок втором году муж, комиссар батальона, приходил иногда за двадцать километров, из-за Московской заставы пешком, приносил еду.
С шефской комиссией я объездила весь фронт — и Ленинградский и Волховский. Первый раз, летом сорок второго года, с агитмашиной на Карельский перешеек, чтобы там наладить агитработу. Потом аэродромы объездила и многие части. Сблизило меня это и с миром искусства и с фронтовиками.
Но сначала было только училище, работа с детьми начиная с пятнадцатилетнего возраста. Народная артистка Ваганова была с нами. Весной все мы отправились на очистку города, очищали трамвайное кольцо за Казанским собором, превратившееся в общегородскую свалку.
А в июле сорок второго года дали традиционный, ежегодно бывающий в этом месяце, концерт в Филармонии. Дети — тощие, как селедки, но успех был необычайный. После этого концерта старших детей мы эвакуировали на Урал.
…Первого декабря сорок первого года в училище попал снаряд.
Внезапно. Я шла в «Пушкинский класс» — в комнату пятого этажа, хотела там столовую устроить. Неожиданно остановилась: холодно, не захотелось идти. И он попал! Первый снаряд, выпущенный по району в тот день! Рухнула стена, я увидела пустоту. Контузило волной, перевернуло, ударило об стену. И я побежала на чердак, на пост, боясь, что там наших дежурных убило. Их только засыпало, и я их свела вниз, и детей тоже, и — минут через сорок — потеряла сознание. Очнулась. На мне сидела моя собака, спаниель, и выла (она пережила блокаду, — потом ей дали свой, собачий паек. И сейчас жива!).
Выла… Товарищи вокруг стояли и плакали. Это было на пятом этаже, на полу, на коврах, — я упала, не дойдя до кровати. Стали лечить. К вечеру началась бомбежка, и я побежала дежурить.
Полгода голова болела.
…После разрыва снаряда начались в пятом этаже протечки потолка. Мы берегли паркет, коридоры… На чердаке одно время мы занимались с композиторами. Ученицы в училище боялись бомб и снарядов. Мы выходили на чердак, чтоб им стыдно было бояться. Страшно было только перебираться с чердака на крышу и обратно: как в воду прыгать — с лестницы, с чердака! Но захватывающее было зрелище, когда падали бомбы!