Расстрелянных двое: один Петров Иван, лет двадцати, и другой Андрианов Петр, лет сорока, расстреляны, пытались, видимо, убежать…
О тех же деревнях Пикалиха и Волково рассказывает мастерица портняжной мастерской поселка Карамышево Валентина Лукинична Егорова, 1918 года рождения: на пепелищах двух домов осталось сто восемьдесят человек, сожженных вместе с домами, в большинстве дети и женщины.
«А когда ехали на Псков, много этих деревень сожженных вместе с людьми было!»
Сорокавосьмилетний колхозник Яков Кузьмич Кузмин, из деревни Мачково, Порховского района, рассказывает, как была полностью сожжена его деревня и как в деревнях Брадари и Заполье сожжены были сорок пять человек. Изобличает двух узнанных им карателей: Герера и Скотки.
Председательствующий:
«Герер!»
Герер встает.
«В деревне Мачково вы были?»
«В январе сорок четвертого».
«Поджигали деревню?»
«Ротой была сожжена эта деревня».
«Скотки!»
Скотки встает.
«Скотки, вы участвовали в сожжении деревни Мачково?»
«Участвовал…»
Изобличает карателей и старый колхозник В. Е. Егоров из той же деревни Мачково:
«Двоих знаю, фамилий не могу назвать! — Указывает на Герера. — Дере!»
Герер вскакивает, поправляет:
«Герер!»
Скотки руку тянет сам:
«Я, я у него обедал! Он меня знает!»
Герер признает, что участвовал в поджоге Мачково, но не признает, что знает Егорова, а тот смотрит на него пристально:
«Ну да, этот… Точно, точно…»
Плачет сорокадевятилетняя колхозница в темном платочке, Стогаева Александра Павловна, из деревни Заполье, Плюсского района: «Гнали нас, потом поехали в совхоз «Андромер»… Много было… Не могу сказать!.. — Сдерживает слезы, продолжает: — Я маленько отошла от дороги, с девочкой… А муж был застрелен… Наших, запольских, восемь или девять было расстреляно… А в других деревнях — это я не могу сказать, не знаю…»
«Что с деревнями делали?»
«Жгли!.. Заячье Дуброво, Милютино, Заполье, Вошково (называет другие деревни) — жгли!..» — Плачет, утирает нос платком.
«Около деревни Заполье лагерь русских военнопленных был?»
«Был… Я один раз наварила картошки, послала своего мальчика туда, его ударили, мальчик убежал… Помирали пленные от голодухи, а сколько — я не могу сказать!..»
Объявляется перерыв на пятнадцать минут.
Плачет двадцатипятилетняя женщина, Анна Ивановна Лукинина, из деревни Шилово, Порховского района. Она работала в Порхове на хлебопекарне.
«Ноябрь, сорок третий год, — приходят немцы, всех в избу загоняют. Мы пошли к старосте — человек восемьдесят сначала было… Нас в избу загнали, будто бы проверять документы… Они заперли нас, пулеметы на окна нацелили, бросили в окна три гранаты. У меня сразу дочку убили… Потом подожгли избу… Когда две гранаты бросили, дочку убили, я уже ничего не понимала больше… Как меня вытащили, кто в живых остался, не знаю, только немцев уже не было никого… Мать сожгли и двух детей моих…»
Плачет… Суд и сотни людей в зале молчат, ждут… Женщина в зипуне и платочке плачет, пересиливает себя, прерывающимся голосом произносит:
«Сорок восемь человек погибло всего, двадцать два или двадцать три — детей… Нас — под видом партизан, а у нас партизан не было никого. Осталось в деревне человек тридцать…»
«Что еще знаете о зверствах?»
«А больше ничего не знаю, не видела, а вот только в деревне Курышкино двадцать два человека тоже… Сразу же!»
Зал молчит напряженно, тишина полная.
«Садитесь, товарищ Лукинина… Свидетель Астафьев Петр Евстафьевич, что можете показать?»
Работник лесхоза, хозяйственник, 1887 года рождения, встает, застегивает на крючки овчинный свой полушубок.
«Очень долго жгли поселок наш Струги Красные. Поселок не горел, снег лежал. Ходили с факелами, керосином обливали… Я вот остался в Стругах, в землянке прятался… А населения в Стругах около пяти тысяч было. Сожгли все дома. Били палками, отправляли в Германию. При Стругах осталось всего около ста человек… Брат Астафьев Василий жил в двенадцати километрах, в лесе, хотел выйти за продуктами, прошел с девочкой, лет двенадцати. Попались немцы, позвали его, ему: «Показывай, где остальное население или партизаны!..» Ему руку отрубили, он не сознался. Тогда ему руку вторую и ноги отрубили, и голову, и в огонь бросили. Ему семьдесят три года было…»
«В феврале сорок четвертого года были расстрелы?»