«Из тюрьмы взяли: «Кто хочет в Германию? А кто не хочет — тот на машины!» И увезли тех, и отвезли около моста, семь километров, расстреляли сорок четыре человека… Трупы нашли саперы наши, уже позже… Зять мой там был, двоюродный, из Лудони, и другие…»
Воробьев Спиридон Иванович, 1880 года рождения, сапожник из совхоза «Андромер», Плюсского района:
«Малые Льзи — сожгли живьем, и Большие Льзи… Деревня Милютино — видел, когда жгли, восемь километров от нас… Одного я знаю: а вот он, с краю сидит!»
Показывает на Зоненфельда. Прокурор:
«Зоненфельд!»
Тот встает.
«Вы были там?»
«Нет».
«А вот он вас узнает, и в показаниях ваших сказано, что вы были в этой деревне». Обращается к свидетелю: «Что они там сделали?»
«А ничего, — отвечает старик, — только сожгли!»
Слышен шум в зале.
«Вы в какой деревне видели?»
«В деревне Полость».
«А больше нигде не видели?»
«Нигде… А вот они были тогда, у старосты он был, яйца собирали…»
Председательствующий:
«Зоненфельд, было это?»
«Возможно. Если в районе Плюссы, то это было!»
Шум в зале. Зоненфельд садится, мрачный… — Свидетельницы Т. М. Михайлова, Е. А. Малышева, свидетель В. И. Иванов рассказывают о подобных же зверствах при сожжении деревень Малые Пети, Заполье, Кузнецове. Выступают другие свидетели: у меня нет возможности привести здесь все мои записи.
Оглядываю публику в зале. Плачут, тихонько вытирают слезы многие женщины — молодые и старые ленинградки, Сидящие в модных пальто и в ватных рабочих куртках. Острого, сверлящего взгляда не отрывают от каменных лиц подсудимых старые и молодые, объединившиеся в двух-трех рядах, партизаны.
Хмур и бледен академик Тарле. Забыли свою работу — стоят в проходах и присели в первом ряду фотографы; молодая художница, уткнув локти в большой, раскрытый на коленях альбом, сжимает виски ладонями. Офицеры, прошедшие сквозь все испытания войны, быть может побывавшие в начале сорок четвертого года, как и я, на Псковщине, и на Порховщине, и под Лугой, — сидят насупленные. Один нервно перебирает пальцами ордена и медали, завесившие всю его грудь, и слышу легкое позвякивание металла — так тихо в зале… А сколько тысяч свидетелей могли бы еще присутствовать здесь, рассказывать так же, как вот эти? А сколько злодеяний, не вскрытых судом, утаено преступниками, сидящими на скамье подсудимых? А есть ли хоть один кто-нибудь в зале — блокадник ли, колхозник, партизан или солдат Ленинградского фронта, кто не вспоминает сейчас своего брата или отца, свою дочь или сына, погибших в эту войну здесь, в Ленинграде, или на территории Ленинградской области?..
Если б собрать в один пучок горькие мысли всех здесь сидящих — какой страшной силой обладало бы это незримое излучение!
Прокурор обращается к Ремлингеру. Тот встает.
«Подсудимый Ремлингер, вы теперь верите, какой мир несла ваша армия народу?»
«Глубоко потрясен тем, что здесь слышал… Какой большой позор нанесен Германии этим!..»
«Все это в «вашем» районе!»
«Я должен подчеркнуть, что большинство все же не в моем районе, но я должен подчеркнуть, что я не давал таких приказов».
«А почему вы не слышали тогда этих стонов?»
«Прошу поверить, что я обо всем этом ничего не знал!»
В зале смех — иронический, недобрый смех.
«Вы там бывали?»
«В феврале, когда все это происходило, я уже не был комендантом и я не мог знать».
«Это было и в ноябре, и в декабре… Вы, как генерал, за зверства своих подчиненных отвечаете или нет?»
«Отвечаю только за то, что делали мои войска, которые были мне подчинены… если мне это было известно!»
Шум в зале и возглас:
«Ах вот оно что!..»
Вечернее судебное заседание окончено. Объявляется перерыв до одиннадцати часов завтрашнего дня.
31 декабря. Выборгский Дом культуры. Четвертый день процесса
Заседание открылось в одиннадцать часов тридцать минут, суд опоздал на полчаса. Публики — половина зала. Подсудимые сегодня молчаливы. У Зоненфельда вид обреченного, он бледен, самоуглублен. Дюре сегодня уже не пересмеивается с Герером, как вчера до заседания суда.
Свидетельские показания дает предатель Сердюк Николай Иванович, родившийся в 1917 году в Чкаловской области (поселок Второй Губовский), работавший там в зерносовхозе. Сердюк сотрудничал с немцами, служил в немецкой комендатуре в Крестах, неподалеку от Пскова.
«Кого вы знаете?»
«Признаю генерал-майора Ремлингера, который был комендантом Пскова. Познакомился с ним в конце тысяча девятьсот сорок второго года, в сентябре».