В двадцать ноль-ноль тридцатого сентября через Кировский мост прошли остатки нашей артиллерии, по направлению к Соломенное, часть же пехоты сто двадцатого стрелкового полка еще была на окраине города, вела бой. В двадцать два тридцать от вокзала прошла последняя группа заграждения — войск пограничников. В двадцать три часа десять минут за Петрозаводском шоссе (в направлении Кондопога — Пряжа) было перерезано финнами и немцами. Мне пришлось изменить маршрут отхода, и в двадцать три тридцать я поехал на «пикапе» и со мной младший политрук, ныне гвардии старший лейтенант Купряхин — секретарь комсомольского бюро батальона, — предупредить старших других групп о том, что изменяется маршрут отхода.
В пути у Первомайского моста я был обстрелян двумя десятками автоматчиков. Шофер был ранен, я перехватил руль (управляю хорошо), затормозил у канавы, потушил свет. Ночь была темная, «пикап» у меня был заминирован. Я открыл дверь, сказал шепотом Купряхину, чтобы он взял раненого шофера и с ним отполз по канаве. А сам зажег зажигательную трубку, бикфордов шнур (шестьдесят килограммов взрывчатки было расставлено кругом и в машине). Выскочил и пополз по канаве. Автоматчики продолжали стрелять. Они решили атаковать «пикап». Когда они бросились к «пикапу», он взорвался и все они были разнесены. Мы перевязали шофера, он мог идти, дошли до первой группы наших хлопцев, я предупредил их о пути отхода и направился предупредить другие группы. В два часа ноль минут первого октября через Кировский мост прошли последние подразделения пехоты, а в два ноль-ноль к мосту подошли три финских танка. Они вели огонь, но зайти на мост боялись, чувствуя, что он заминирован. Прождав еще минут сорок, я дал команду взорвать весь мост, а затем пустил красную ракету. Это было сигналом к началу уничтожения последних объектов. В Петрозаводске уже были немецко-финские войска.
С утра и весь день мы взрывали и жгли дома Петрозаводска, бросая бутылки КС, пробирались ползком канавами, через дворы домов, осторожно, мелкими группами. К ночи пробрались за электростанцию, к озеру, у переправы Соломенное. Первые прошедшие с командиром Симоновым группы построили плоты, на которых мы ночью, пользуясь темнотой, перебрались на другую сторону бухты, где встретились с группой гидророты, во главе с ее командиром, лейтенантом Штрайх (бывшим командиром саперного батальона). Здесь пришлось лавировать между войсками финнов.
Второго октября в четырнадцать часов переправились в районе Пески, через губу. Возглавив этот отряд, состоявший из ста двенадцати человек, я повел его по азимуту на станцию Шуя. Проделав километров восемнадцать зигзагами, а всего — петляя болотами и озерами — километров семьдесят, вышли мы на станцию Шуя.
Ночью с третьего на четвертое октября я появился там. Мои хлопцы и орлы перед тем горевали обо мне; они до этого спорили: выйдет или не выйдет их комиссар? Считали погибшим.
Командование армии было уже в Кондопоге. Я приехал, доложил Матвиенко о том, что задание выполнено. Они посылали разведку проверять, и установлено было, что из трех оставленных групп только моя все выполнила. За это, учитывая предыдущее участие в боях, Указом Президиума Верховного Совета СССР я был награжден орденом Красного Знамени и опять приступил к сооружению блокгаузов, дзотов и прочего. Через некоторое время мы были направлены в Алеховщину, куда переехал штаб Седьмой армии, и расположились в деревне Пойкимо. Затем восстанавливали железную дорогу на Тихвин, ибо немцы уже угрожали Тихвину. А дальше — я был в боях…
27 мая. 2 часа 20 минут дня
В полку — офицерское собрание. Набились в блиндаж так, что трудно пошевелиться. Арсеньев открывает собрание потоком вопросов, каждый из которых начинается словом «почему?». Приводит примеры.
Почему нет выправки и люди ходят небритыми? Почему вчера только один командир третьего батальона доложил о приведении своего батальона в боевую готовность, а остальные комбаты не доложили? Почему от уколов, которые производят медицинские офицеры, в других полках нет заболеваемости, а у нас до двадцати случаев? Почему нет контроля за выполнением своих приказаний?
Почему мы в свободное время не обсуждаем, все ли сделано для отражения противника? Противник готовится к газовой войне, его солдаты прошли газоокуривание, фильтры меняют, а мы не занимаемся этим?
И что нужно сделать, чтобы все было совсем по-иному?
Разгорелась горячая дискуссия.