Мне передали рассказ одного из пленных гитлеровцев — голландца-перебежчика. На позиции тяжелой дальнобойной артиллерии, где немецкие офицеры томились от безделья и скуки, приехала погостить любовница командира полка. Пообедала, крепко выпила… Чем развлечь сию особу так, чтоб пощекотало нервы?.. «Хотите обстрелять Ленинград?» Везет ее к дальнобойному орудию, заряжают, суют сей даме в руки шнур. Хмурясь, полупьяная, она тянет его — раз, другой, третий, пока рука не устала. Снаряды летят в Ленинград. Разрываются. Убивают детей и женщин.
После этого похотливая любовница уезжает со своим рыцарем на его тыловую квартиру.
Бывает и проще: опасаясь быть засеченным, какой-нибудь бронепоезд, выехав на позицию, поспешно, бегло швыряет десяток снарядов — и сразу же, полным ходом, назад.
…А вот сейчас бьют солидно, уже с полчаса.
Окно мое, выходящее на канал, раскрыто настежь. За каналом — четырехэтажный дом, крашенный желтой краской. Окна во всех его этажах зияют, другие забиты фанерой, только в некоторых стекла уцелели. Они с начала войны перекрещены полосками бумаги, — теперь никому и в голову не пришло бы наклеивать на стекла полоски бумаги, разве они помогут? За разбитыми окнами из темноты комнат выступает мебель. Вот стул, у самого подоконника. Он недвижим давно. Квартиры брошены. Обитаема только одна — во втором этаже: четыре окна застеклены недавно, в одном, за распахнутой форточкой, видна чистая подушка. А под воротами во дворе сидят двое, читают вместе большую книгу… Над крышей дома — серое небо, тучи. Несколько дней уже тучи, и холодно, и совсем не похоже на лето. Многие ходят в плащах, иные командиры — в шинелях. Жаркие июньские дни миновали.
…И все же, если не считать редких обстрелов, — в городе тишина.
Тишина и на фронте, повсюду. Некий мирный период войны, конечно, — период напряженной подготовки с обеих сторон к неминуемым схваткам. Почти сравнявшееся с германским техническое оснащение Красной Армии, ее явное усиление и моральное превосходство не могут не пугать Гитлера. Немецкий генералитет, кажется, начинает постепенно «оттирать» его от командования, ему не так уж просто бросить свои армии одним своим словом в новые авантюры, коих после Сталинграда и Африки все, кто может в Германии мыслить разумно, боятся. Вот и приходится Гитлеру теперь рассчитывать каждый свой шаг, думать о коммуникациях, о стягивании крупных резервов, о недовольстве населения Германии. Думать о неожиданностях, какие непрестанно усиливающаяся наша армия может преподнести ему. И если наше умное, уже очень опытное командование тоже тратит драгоценное время на подготовку, то тратит его, конечно, не зря…
Вот и тишина — пока! Нет затишья только в небесах — авиация и наша и немецкая действуют. Немцы стараются бомбить все пути подвоза к Ленинграду, особенно станции и мосты единственной железной дороги и пристани на Ладожском озере. Заодно тщатся, как запасную цель, бомбить Ленинград. Но это удается редко и только их отдельным прорвавшимся самолетам.
А над путями сообщения воздушные бои каждый день. Недавно, после двухлетних — с начала войны — напрасных усилий, немцам удалось разрушить мост через Волхов. Пострадал, кажется, один пролет. Сейчас мост, насколько я знаю, уже восстановлен и движение поездов продолжается. В городе да и в армии о происшедшем на Волхове почти никто не знает.
Вообще болтовни, слухов в городе нет, население давным-давно попросту не интересуется слухами и сплетнями. Все привыкли к любым военным происшествиям, все уверены в главном: в победе. Мысль о том, что вдруг да взяли бы Ленинград немцы, не возникает ни у кого, она представилась бы каждому такой нелепицей, что вызвала бы только ироническую усмешку. Штурм?
Да, штурм возможен. Начала его допустимо ожидать — даже следует ожидать — в любой день. Но результат будет плачевный для гитлеровцев! Так мыслят все. А многие вообще не верят в то, что после сталинградского опыта немцы могут решиться на штурм Ленинграда…
— А вот наши летчики, — сказал мне вчера Тихонов, — разбили Нарвский мост, и немцам теперь приходится возить все в Лужскую губу морем, а мы их долбаем на море, им туго приходится.
Николай Тихонов, как всегда, оживлен, говорлив, охоч до длинных рассказов. Его все любят, с ним все почтительны и приветливы, и он, конечно, все это действительно заслужил своими работоспособностью и энергией. Честь ему и хвала!
Я уже упоминал, что недавно в Ленинград приезжал корреспондент агентства «Юнайтед пресс» — первый американский корреспондент за все время войны. Фамилия его Шапиро. Правда, он никакой не американец: в 1926 году он окончил Московский университет, и, не ведомо никому из нас как, позже оказался в Америке. Но факт — вещь неоспоримая: он прилетел в Ленинград как американский корреспондент — агентства, обслуживающего две тысячи американских газет. Прилетел на «Дугласе», с двумя сопровождающими его нашими офицерами. Пробыл здесь три дня, улетел. Н. Тихонов и другие возили его по городу, показывали разрушения, средства ПВО и многое еще, что интересовало его.