Пространства неимоверные, а людей мало… Проедешь на лошадях километров пятьдесят и, может быть, встретишь одного человека…»
«В последний час». Штурмом взяты Великие Луки; на Юге — Элиста, Троицкое и др. пункты по реке Яшкуль. Наши выходят на кавказские коммуникации и тылы противника…
2 января 1943 года.
Тихо, мягкая погода… В небе — голубые просветы…
К часу дня пошел в больницу имени Эрисмана. Помимо всех консилиумов и пр. — надо проверить зубы.
Осмотрели меня два отличных челюстника-хирурга… Удалили зуб мудрости (возможно, в нем крылась причина моих головных болей). Благодарю докторов, беседуем об их практике во время войны. 12 процентов раненых — ранены в лицо, в челюсти и пр. Одному бойцу оторвало нижнюю челюсть и часть языка. Хирург решил спасти ему речь, вытянул язык и подшил его, а челюсть отчасти восстановил путем наращивания кусков кожи и жира… Боец поправился. Сейчас работает в колхозе…
Из письма жены Всеволода Азарова[1]:
«…Я страшно волновалась при мысли о свидании Всеволода с ребенком (ребенок родился, когда отец ушел на войну). Часто я рисовала себе эту встречу, готовилась к ней, но, конечно, все вышло по-иному. Мариша (ей полтора года) ужасно оробела. На мой вопрос — кто приехал, она ответила «папа Сева», но каким голосом она это произнесла! Легкий вздох, а не слова! Отец и дочь молчали… Я не смотрела на них, но чувствовала, что Мариша волнуется не меньше отца. Она не подходила к нему в течение нескольких минут, но и не уходила… Когда он наконец решился взять ее на руки, она тихо, безропотно и совершенно растерянно терпела прикосновение незнакомых рук, поцелуи… Позже мы ей показали подарки Севы: куклу и мишку, но она не обратила на них внимания. Спать она пошла также безропотно — без обычных привычных шалостей. Лежала тихонько-тихонько и заснула, так и не проронив ни звука…
Да, дорогая, свершилось то, о чем я мечтала долгие месяцы… Я понимаю, что это огромное счастье, что тысячи женщин многое отдали бы, чтобы пережить то, что дано мне… Но я уже считаю оставшиеся до его отъезда десять — двенадцать дней…»
Слушал радио… Видимо, операции на Центральном фронте, в частности взятие Великих Лук, преследуют крупные цели. Это выдвижение в сторону Двинска… Хотелось бы полного отсечения немецких войск, перехвата Двинско-Псковской железной дороги и выхода на прибалтийские коммуникации.
На экранах кинотеатров Москвы возобновили мой и Э. Шуб[2]фильм «Испания» (выпуск 1939 года)…
4 января 1943 года.
Снежно, тихо…
Сводки дают впечатление нарастания ударов, чередующихся на разных фронтах… А в резерве еще Карельский, Ленинградский, Волховский, Северо-Западный и Калининский фронты, южная часть Центрального, Брянский, часть Воронежского. Нет сомнения, что и эти силы будут использованы до весны, до распутицы. Сейчас идет планомерная гигантская южная операция и вызревает новая: видимо, окружение на Северо-Западе с целью отсечения немецких армий от восточно-прусской границы.
Подготовил доклад к собранию писателей — о ходе войны. Это некоторые мои военно-исторические размышления за последний период: о немецких и советских военных школах, доктринах; о Восточном плане немцев; о Гофмане и др.; о Гитлере и его военной «практике»…
«Альманах» в Ленинградском ССП[3]. В доме неуютно, темно. Неведомые тетки у дверей; отдельная комната Гослитиздата, пустая бильярдная, холодная лестница. Наверху зал с елкой… Собираются туго; некоторые «обедают»… Беседовал с Кетлинской — о Зонине. Он болен, волнуется за судьбу новой книги…
«Альманах» был довольно удачный. Точные и сухие записи Груздева о действиях Кронштадтского истребительного полка… Хорошие стихи у О. Берггольц и В. Лифшица. Это вызревшее, откованное… Это берет за душу…
В. Инбер прочла несколько юмористических и шуточных стихов, милых, забавных, и внесла некоторое разнообразие.
Я поделился своими мыслями о войне: о противнике, об опыте и уроках 1914–1918 годов и т. п.
В городе — темень… Мягкая погода, выпал снег.
В булочных (в очередях) некоторые с завистью поглядывают на тех, кто уже получил хлеб… Видимо, это продолжение психоза, боязни голода, стремление скорее и больше поесть… Хотя в столовых, как говорят, изредка на столах уже остаются тарелки с недоеденным супом.
«В последний час». Взят Чернышковский (город и станция). Большие трофеи: 2 миллиона снарядов, 500 тысяч авиабомб. Наступательные бои на ряде других фронтов. В излучине Дона немцы попадают в кольца, блокируются.
5 января 1943 года.
Работаю… Временами — артиллерийские выстрелы…
В утренней сводке. Показания пленного унтер-офицера 6-й танковой дивизии: «Гитлер снимает части из Франции и перебрасывает их на Восток…»
Долго ли будет ждать Англия? Если Черчилль говорил о тридцати трех немецких дивизиях на Западе, то сейчас их, видимо, меньше.
Окруженные под Сталинградом двадцать две немецкие дивизии истощаются. Питание — 100 граммов хлеба; едят коней (кавалерии и обозов). Некоторые гибнут от дистрофии и холода. Живут слухами: «Нам на выручку идет генерал Манштейн. Идут танки…» Окруженные части наспех строят ряд полевых укреплений, минных полей, проволочных заграждений и т. п. Напрасно! Положение их непрерывно ухудшается.
«Daily Telegraph and Morning Post»[4] от 2 января: «К восхищению, которое мы выражали (России) в 1942 году, прибавится соревнование с русскими в 1943 году».
Из новогодних приветствий. Л. Фейхтвангер: «Многие влиятельные круги все еще пытаются умалить роль Советского Союза в глазах всего мира. Но каждая новая победа Красной Армии помогает разрушать этот заговор…» (Здорово!) Э. Хемингуэй: «Вы спасли мир от сил варварства в 1942 году, оказывая сопротивление одни, почти без помощи…»
Урал за последнее полугодие увеличил выпуск танков, самолетов, орудий и минометов на 200–250 процентов. В десятки раз увеличен выпуск реактивных установок («катюши»). В Ленинграде налажен выпуск пятидесяти двух видов вооружения и боезапаса.
Получил испанское издание «Интернациональной литературы», № 5, где мой рассказ «В море». Там же в статье о морских писателях СССР дана краткая характеристика моей литературной деятельности и прочее…
Письмо от А. Тарасенкова — торопливое, но с некоторыми московскими подробностями.
Получил пачку новых книг и брошюр, главным образом «Советского писателя». Взял книгу покойного Е. Петрова. Мы не дружили — были очень разные, но хочется прочесть его книгу, чтобы еще что-то понять в нем…
Читаю Е. Петрова. Это чуть-чуть от «одесской школы», чуть-чуть от европейского репортажа, — это, конечно, штрихи, поверхностный рассказ, где все правильно, удачно, благополучно… Порой очень точные детали, простая проза: допрос старосты-изменника; пейзаж, сгоревшая деревня. О Севастополе общо, расплывчато… Мало конкретного материала. Многое (с репортажной ретушью) сплетается с анекдотизмом, с нарочитым обнажением своей «штатской» роли, с агитационными вставками… А рядом о Москве — острые писательские наблюдения, интересные размышления о природе войны (о запахах ее), о немецких «плановых» просчетах и пр. Минутами ощущаешь — вот документ битвы за Москву… Прорыв на «Ташкенте»[5] так напомнил мне наш прорыв из Таллина…
5
Военный корабль, на котором находился писатель Е. Петров при эвакуации Севастополя в июле 1942 года.