Трасса была проложена, обозначена вехами, и 20 ноября по ней отправился спешно собранный конно-транспортный батальон под командованием участника гражданской войны, в прошлом командира эскадрона М. С. Мурова. Лошади истощены, некормлены, многие еле тянут даже пустые сани. Часть повозок в пути провалилась под лед, утонуло несколько возчиков, но к утру 21 ноября батальон Мурова доставил в Осиновец первые несколько десятков тонн муки. В тот же день, вечером (лед быстро набирал толщину и прочность), по санному следу на восточный берег Ладоги отправилась разведывательная автоколонна из 10 автомашин…
Это была победа, означавшая, что осадное кольцо полностью не сомкнулось. Но настоящей радости она не принесла. Стало очевидно, что перевозки через Ладогу достигнут необходимого размаха не сразу, и с 20 ноября хлебную норму рабочим снизили до 250 граммов в сутки, служащим, иждивенцам и детям — до 125. Каких-либо других продуктов по карточкам выдавалось ничтожно мало. В Смольном знали и отчетливо представляли себе гигантски возросшие трудности и стремились сделать все, что только было в силах, не поддаваясь панике и отчаянию. 24 ноября Военный совет Ленинградского фронта принял постановление строить автомобильную дорогу в обход Тихвина — от Кобоны на восточном берегу Шлиссельбургской губы до станции Заборье, ближайшей из доступных для Ленинграда железнодорожных станций на Большой земле. Путь этот шел по нетронутым, малозаселенным лесным чащобам и непромерзшим до конца болотам. Тысячи колхозников, большей частью женщины, оставив все другие заботы, спешно расчищали эту дорогу от снега, строили новые и ремонтировали старые, обветшавшие мосты.
Продовольствие Ленинграду направлялось со всех концов страны, но прежде всего из ближайших областей: требовалось как можно скорее создать достаточно крупные его запасы. Еще 24 октября, например, исполком Вологодского областного Совета депутатов трудящихся принял решение срочно отправить ленинградцам 470 тонн мяса. В ноябре вологодцы отправили сверх того 3,5 тысячи тонн муки, 100 тонн мяса,370 тонн масла, 50 тонн сгущенного молока, 26 тонн сыра. Железная дорога, однако, не справлялась с перевозками, и 25 ноября в Вологду выехал второй секретарь Ленинградского обкома партии Терентий Фомич Штыков: в прошлом токарь, потом секретарь комсомольской организации на Пролетарском заводе в Ленинграде и, наконец, партийный работник, человек живой, деятельный и энергичный. Беседуя с секретарями Вологодского обкома партии, Штыков прямо говорил о трагическом положении ленинградцев.
Штыкова заверили:
— Сделаем все возможное, а если надо, и невозможное.
То, что дорога перегружена, было только частью проблемы, эту трудность преодолели сравнительно легко: эшелоны, направлявшиеся к Ленинграду, стали нумеровать специальной цифрой «97» или просто писали на вагонах: «Продовольствие для Ленинграда!» Такие составы пропускались вне всякой очереди. Поезда, однако, часто и надолго останавливались из-за нехватки топлива. Тогда по призыву вологодских коммунистов жители сел и деревень, расположенных поблизости от железнодорожных станций, выходили на заготовку дров, из окрестных лесов к железной дороге потянулись санные обозы. Их вели женщины, старики, мальчишки. В мороз, в пургу, в любую погоду.
Многое из того, что делалось тогда на транспорте, требовало не просто каких-то дополнительных усилий, а самой высокой степени самоотверженности. Коллектив Даниловского депо Северной железной дороги постановил водить эшелоны с продовольствием для ленинградцев прямо до Череповца без заправки в Вологде.
К тендеру паровоза цепляли цистерны с водой и открытый полувагон с дровами. В полувагон садилось несколько человек, в пути они вручную перебрасывали дрова в тендер, часами оставаясь на морозном ветру, не имея возможности ни согреться, ни отдохнуть. Эшелоны с продуктами для ленинградцев непрерывным потоком устремились к Заборью и Подборовью, где располагались тыловые базы Ленинградского фронта еще до того, как там стало иссякать продовольствие. Патриотическое движение, целью которого была всемерная помощь Ленинграду, приобретало подлинно всенародный характер.
Соотношение сил у Волхова и Войбокало, где фашисты пытались прорваться к Шлиссельбургской губе, а также под Тихвином тем временем медленно, но неуклонно менялось. Наступление, которому предстояло завершиться одной из первых крупных побед Красной Армии и стать важным переломным моментом в битве за Ленинград, развертывалось словно бы исподволь, фашистская оборона прогибалась, но сохраняла целостность. О примечательном эпизоде тех дней рассказывает в своих мемуарах П. К. Кошевой, впоследствии Маршал Советского Союза, а в то время полковник, командир 65-й стрелковой дивизии, прибывшей из Забайкалья. Его дивизия наступала на южную окраину Тихвина. Бой шел неподалеку от командного полевого пункта, на котором находился комдив. Когда Кошевому передали, что с ним будет говорить товарищ Иванов, он не сдержал досады:
— Делать им там, в штабе, нечего, нашли время.
Голос прозвучал в трубке глуховатый и, похоже, с акцентом:
— Здравствуйте, товарищ Кошевой!
Телефон был укреплен на дереве, близкая перестрелка и взрывы заглушали голос, и Кошевой снова поморщился, ему не очень нравилось столь церемонное обращение. Но дисциплина есть дисциплина, он ответил:
— Здравствуйте! Я вас слушаю!
Собеседник его по-прежнему был нетороплив, и чувствовалось, привык, чтобы его слушали внимательно:
— С Тихвином пора кончать, товарищ Кошевой! Желаю вам успеха.
Кошевой успел подумать, что голос ему знакомый, но его сразу отвлекли; повесив на рычаг трубку, он снова занялся боем. Прошло еще какое-то время, ему позвонил командующий 4-й армией К. А. Мерецков:
— Говорил с тобой Иванов?
— Говорил.
— А ты знаешь, кто такой Иванов?
— Как не знать: Иванов из нашего штаба.
— Да что ты! Звонили из Ставки!
— Кто же? Маршал Шапошников?
— Еще выше…
Тогда только Кошевой понял, что разговаривал со Сталиным.
В ночь на 9 декабря подразделения 4-й армии выбили наконец из Тихвина отчаянно упиравшихся гитлеровцев, и они побежали, бросая технику, имущество, устилая трупами пути отхода. 4-я, 52-я, 54-я армии были теперь в движении. Держались 30—40-градусные морозы, леса и дороги тонули в снегах, но наши части упорно пробивались вперед, глубоко в тылы врага уходили лыжные отряды. Над волховско-тихвинской группировкой противника нависла реальная угроза полного окружения, и оккупанты с лихорадочной поспешностью отводили свои войска. 27 и 28 декабря 4-я и 52-я армии достигли восточного берега Волхова, а 54-я армия — железной дороги Мга — Кириши. Фашисты откатились на 100–120 километров, на те самые рубежи, с которых начинали осеннее наступление на Тихвин и Волхов. Что самое важное, железнодорожная ветка Тихвин — Волхов была очищена еще 19 декабря. Отпала надобность в мучительно-трудной автодороге от Ладоги к Заборью (она к этому времени уже действовала, автомашины пусть с трудом, затрачивая на 620-километровый рейс туда и обратно по 10–20 суток, но все же везли и везли продовольствие). Теперь поезда с Большой земли снова могли следовать до станции Войбокало, а там Ладога, можно сказать, рядом.
Разгром гитлеровцев под Тихвином не остался частным, чисто ленинградским событием. Достигнутый здесь успех способствовал контрнаступлению под Москвой. Лееб окончательно впал в немилость у Гитлера, командующим группы армий «Север» стал генерал-полковник Кюхлер. 18-я армия, которой он командовал до нового назначения, в мае 1940 года в считанные дни разгромила Голландию и Бельгию и победно закончила кампанию у Дюнкерка, где были сброшены в море английские экспедиционные войска. Теперь Кюхлеру поручалось уморить Ленинград голодом.
Город переживал трагические дни.
Еще в ноябре повсюду, кроме самых ответственных учреждений и организаций, погас свет: большинство крупных электростанций, снабжавших ленинградцев энергией, находились в руках врага. Керосин последний раз выдали в сентябре, а значит, обычные тогда в каждой семье примусы, керосинки, керогазы стали бесполезными.