— Что вы сегодня ели, дети?
Девочка лет шести ответила:
— Я сегодня ела дуранду.
— Дуранду? — забеспокоился А. Н. Косыгин.
Привозили нам тогда конфеты с начинкой из дуранды. Других сладостей мы не могли дать детям в дополнение к обычным в то время продуктам — их просто не было.
Алексей Николаевич сделал мне упрек за то, что мы не приняли необходимых мер к улучшению питания детей. По его указанию в тот же день нам привезли из воинских продовольственных складов печенье, сгущенное молоко, шоколад, рис, сливочное масло и другие продукты».
Эшелон за эшелоном увозил на восток переправленных через Ладогу ленинградцев. В Вологодскую, Ярославскую, Ивановскую, Горьковскую, Саратовскую области, Киргизскую, Казахскую, Узбекскую ССР, в другие тыловые районы страны. Встречали блокадников (тогда уже родилось это слово) по-братски, отрывали для них от себя самое необходимое. Многие из прибывших еле передвигались, в Ярославле, Буе, Галиче, Данилове, во множестве других городов и сел для них открывали специальные больницы, стационары. Обеспечивались они всем лучшим, что только было.
Ледовая дорога теперь во многом напоминала хорошо организованную и спланированную магистраль, но это была все-таки ледовая и притом фронтовая дорога. На проклятом девятом километре по-прежнему змеились трещины. Измучившиеся саперы без конца наводили тут переправы. Снежные заносы и оседавший лед заставляли переносить трассы, прокладывать их заново; если все посчитать, то за зиму 1941/42 года 30-километровая ледовая дорога строилась 55 раз. Не прекращались обстрелы, бомбежки. За зиму фашисты потеряли над ледовой дорогой больше 50 самолетов, но воспрепятствовать перевозкам не смогли. С 22 января по 15 апреля из Ленинграда эвакуировали 554 186 мирных жителей.
Едоки уезжали, продовольствие прибывало. В Ленинград везли муку, мясо, рыбу, жиры, сахар, рыбий жир, витаминные соки, витаминовую кислоту, овощи, варенье, какао, орехи, сухие фрукты, сыр, яичный порошок — все, что имелось в стране особенно питательного и ценного. Еще 13 января после долгого перерыва в счет существовавших номинально месячных норм населению выдали по 100 граммов мяса, по 200 граммов крупы и по 200 граммов муки. 24 января и 11 февраля ежедневную хлебную норму в два приема увеличили рабочим до 500 граммов, служащим— до 400, детям и иждивенцам — до 300.
Хлеб снова обрел природный вкус и запах: целлюлозу в него уже не добавляли, доля всех других примесей сократилась до 1,7 процента. За подписью заведующего городским отделом торговли И. А. Андреенко все чаще появлялись объявления о выдаче кондитерских изделий, сливочного масла, сухого лука, клюквы и других ценных продуктов питания.
Несмотря на все принятые меры, обстановка в городе все еще оставалась неимоверно тяжелой, на него обрушивались новые и новые бедствия. 24 января, в тот самый день, когда опять прибавили хлеба, ртутный столбик в термометре опустился до 40 градусов, 25 января главная водопроводная станция не получила электроэнергии, водопровод окончательно застыл, вереницы укутанных, распухших или исхудавших до предела женщин, подростков, стариков потянулись к прорубям на Неве, Карповке, Мойке, Фонтанке. Многие, поскользнувшись, падали и часто уже не могли подняться, лестницы в многоэтажных домах покрылись льдом от пролитой воды, становились опасными. Смерть не отступала от города: январь и февраль унесли в могилу 199 187 ленинградцев, март — еще 89 968.
В сложившейся обстановке обычные партийные заботы о промышленном производстве отодвинулись на второй план. Защитить город, спасти людей — это было главное. В одном из принятых тогда решений городского комитета партии, обращенном к партийным и советским организациям, прямо говорилось, что «в основном вся их деятельность в настоящее время должна быть направлена на вопросы санитарно-бытового обслуживания населения».
Еще в декабре в домохозяйствах взялись за создание красных уголков, где каждый мог бы согреться и взять кипятку, больше тогда помочь людям было нечем. В январе стали открываться новые столовые, общее их число достигло примерно 2 тысяч, в них питалось свыше половины ленинградцев. Спасали столовые многих тем, что помогали равномерно распределять паек. Особо тяжелых помещали в стационары, больницы, число которых тоже увеличивалось. Повсеместно наладили производство хвойного настоя — напитка, неприятного даже для голодного человека. Пили его через силу, но пили, он предотвратил повальные заболевания цингой. В помощь ленинградцам Советское правительство прислало 200 врачей и 800 фельдшеров и медицинских сестер.
В городе возобновляли работу бани, парикмахерские. Уже в феврале стали понемногу расчищать дворы, ремонтировали водопровод.
Один за другим открывались детские дома, куда собирали осиротевших или оставшихся безнадзорными ребятишек; детской беспризорности в Ленинграде не допустили…
Чтобы понять значение перечисляемых здесь фактов, надо ежеминутно помнить, что все это делалось людьми обессиленными, часто умирающими, лишенными тепла и света.
Если следовать естественной, казалось бы, логике, всякая дополнительная нагрузка сопровождалась дополнительным расходом энергии, а значит, увеличивала вероятность смерти. В действительности все выходило наоборот: первыми погибали те, кто, сберегая калории, оставался в постели. Люди энергичные, самоотверженные тоже, конечно, умирали, но выживало их больше: расходуя силы, они словно бы раскрывали в себе какие-то неведомые тайники выносливости и сопротивляемости.
Из таких обладавших, если можно так выразиться, повышенной жизнестойкостью как раз и складывался актив партийных, комсомольских организаций, дружин Красного Креста. Это они подбирали на улицах ослабевших, шли по квартирам, помогая тем, кто терял силы.
13 января бюро горкома партии и исполком Ленгорсовета приняли специальное постановление, которым намечалось расширить сеть санитарных постов, сформировать специальные бригады для осмотра квартир, наладить круглосуточное дежурство при пунктах первой медицинской помощи и многое другое.
Работа эта принимала все более организованный характер, но особенно широкий размах она приобрела после того, как в нее включились комсомольцы, создавшие так называемые бытовые отряды. Первый такой отряд организовал Приморский (ныне Ждановский) райком ВЛКСМ, и тогдашний секретарь райкома Маша Прохорова потом написала, как родилась его идея. Даты, когда пришел к ним этот мальчик, она не называет, но мальчик на всю жизнь остался у нее в памяти. Лет семи, грязный, с закопченным лицом старика-карлика. И с котомочкой за плечами.
— Устройте меня в детский дом, — тоненьким голосом, но солидно проговорил он. — Моя бабушка умерла. Дома оставалась только одна тетя, но она умерла дня четыре назад, лежит в постели, я с ней оставаться не хочу…
Работницы райкома собрались вокруг мальчонки: принесли кипятку, у кого-то нашелся кусочек хлеба. В детдом его отправили сразу. Но не разошлись.
— Ну, хорошо вот он такой самостоятельный, пришел сам, а сколько их умирает по квартирам, — вслух размышляла Маша.
Высокая, еще недавно стройная, теперь она исхудала до крайности, давно уже никто не слышал заразительного ее смеха, но деловитости своей она не растеряла.
— Бригады созданы, обследуют квартиры, — сказал кто-то.
— Везде ли они успевают? Каждый день дорог, каждый упущенный день — новые смерти…
— Давайте мы тоже создадим ударную бригаду. Ударную бригаду по оказанию помощи населению.
14 февраля провели актив, где все решили окончательно. Отряд сформировали за полтора дня, разбив его на восемь звеньев — по десять девушек в каждом звене. С помощью райкома партии договорились, чтобы им выделили магазин и столовую, где можно брать продукты и горячие обеды для тех, кто не в состоянии обслужить себя сам. Комсомольцам из ремесленного училища при заводе «Вулкан» заказали котелки с крышками, чтобы разносить в них по квартирам горячую пищу. Райисполком выделил в распоряжение комсомолок несколько мест в больнице и талончики в баню. И вот первый обход, в нем участвовала и Прохорова.
Пустая квартира, и в ней парень с отмороженными пальцами на ногах. Ходить не может. Девушки на саночках отвезли его в институт Пастера. Через несколько недель он сам пришел в райком комсомола. Еще совсем худой, но уже бодрый.