Выбрать главу

Крики, свистки. Их покрывает голос одного из членов комиссии:

— Девятьсот сорок семь человек по постановлению комиссии лишены избирательных прав за то, что отказались голосовать за…

Что тут было! Толпа ринулась к трибуне. Одна минута, и произошла бы жестокая схватка! а вслед за ней кровавая расправа. Надо было водворить порядок. Я вышел на трибуну:

— Товарищи, спокойствие! Выборы будут обжалованы и отменены.

Опять поднялся крик. Кто-то кричал мне:

— Изменник!

Я спокойно стоял на трибуне. Я знал — никто не посмеет выступить против меня. Моя выдержка помогла, собрание понемногу утихомирилось и приняло предложенный мною протест. Расходились все возбужденные и обозленные, а я в глубине души радовался, что такое настроение обещает быстрый успех.

С другой стороны, мною были довольны и члены президиума: я нашел выход из тяжелого положения. Не желая разочаровывать их, я с достоинством принял благодарность.

В тот же день заседание подпольной ячейки решило готовиться к активному выступлению и назначило день — первое мая. «Все легальные пути использованы, — говорилось в выпущенном в тот день воззвании, — остается возложить ответственность за будущую кровь на правящий класс, а самим готовиться к борьбе и — победить или умереть».

Я сам ни на минуту не сомневался в успехе.

Оставалось только порадовать Мэри и я отправился к ней.

двадцать девятая глава

Я РАЗГОВАРИВАЮ С ФИЛОСОФОМ

Несмотря на позднее время, Мэри не было дома, все чаще она в последнее время стала надолго пропадать из дому: я заметил это после трагической гибели поэта. Куда скрывалась она, где проводила время, я не знал, а выспрашивать не решался.

В ее комнате я застал Фетисова. От нечего делать мы завели незначащий разговор, перешедший на политические темы. Я проговорился и рассказал кое-что о происходившем на заводе собрании, стараясь в то же время скрыть свое отношение выступлению: предупреждение Мэри заставило меня быть осторожным с этим человеком. Но старик отлично знал мою роль — я заметил это по легкой снисходительной улыбке, с которой он выслушивал меня.

«Неужели он следит за мной?» — подумал я и содрогнулся. Внушительный вид философа рассеял мои сомнения. Мудрец не может быть шпионом.

Случилось так, что мы не дождались Мэри, и Фетисов предложил проводить меня. Предчувствуя серьезный разговор, я согласился.

— Как обстоят дела вашей партии, — прямо спросил он, когда мы вошли в парк.

Я испугался — мне казалось, что о партии знают только наиболее близкие товарищи.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил я.

— Мы уже однажды говорили с вами об этом, — напомнил он таким тоном, что мне стало стыдно: я пытаюсь что-то скрыть от человека, который первым откликнулся на мою проповедь. — Я знаю, что ваше дело зашло далеко… Но может быть, вы все-таки оставите его… Еще есть время…

— Нет, я не оставлю этого дела, — ответил я.

— Напрасно. Вот о чем я хотел поговорить с вами: верите ли вы, что разбуженная вами масса пойдет с вами до конца?

Он попал как раз в точку. Этот вопрос я сам не раз задавал себе, особенно с тех пор, как среди рабочих зародилось недоверие ко мне. Но все-таки я твердо ответил:

— Думаю, что пойдет до конца.

— А уверены ли вы в том, что они хотят того же, чего хотите вы?

— Странный вопрос. У нас с ними общее дело. Мы боремся за справедливость…

Горькая усмешка промелькнула на лице старика:

— Справедливость. Сколько раз на своем веку я слышал о справедливости. И чем кончилось?

Несколько минут мы шли молча. Погруженный в глубокое размышление, он казался старше своих достаточно преклонных лет: казалось, тысячелетняя дума застыла в его покрытом морщинами лице.

— Справедливость… Разве они борются за справедливость? Предложи любому из них обеспеченное положение, и все они отрекутся от вас. Если бы правительство сейчас смогло всех подкупить — разве кто-нибудь остался бы с вами?.. И наконец, вы сами, что вы внушаете им? Чувство справедливости? Нет! Вы внушаете им чувство зависти, вы заставляете их ненавидеть друг друга. Злоба рождает злобу, ненависть растет, и самая полная победа будет торжеством самой злой, самой отчаянной ненависти…

— Конечно, я должен внушать им ненависть к врагу, — ответил я, — но, когда будет уничтожен враг, не останется места для ненависти.

— Так вы думаете, — возразил философ, — а вы уверены в том, что устроенный вами порядок всех удовлетворит? А если нет — разве вам не придется держать одну часть населения в подчинении?