Таким образом, можно говорить о том, что за последние 15 лет произошел прорыв в публикации блокадных дневников, в результате которого исследователи получили новый корпус ценных источников[128].
Задача теперь состоит в том, чтобы содержащийся в них богатейший материал органически ввести в картину блокадной жизни Ленинграда[129], выявить и учесть все факторы, влиявшие на исход борьбы ленинградцев за выживание в экстремальных условиях блокады, на их поведение и психологию. Начало этой важной работе было положено на состоявшейся в мае 2008 г. в Санкт-Петербургском университете научной конференции «Жизнь и быт блокированного Ленинграда». В вышедшем в 2010 г. на основе материалов этой конференции сборнике содержится целый ряд статей (Л. Л. Газиевой, Н. Б. Лебедевой, В. Л.Пянкевича, А. Пери, Н. Б. Роговой, С. В. Ярова и др.), посвященных анализу блокадных дневников[130]. В 2010 г. в Санкт-Петербурге прошел Международный научный коллоквиум «Человек и личность как предмет исторического исследования. Россия (конец XIX–XX вв.)», организованный Санкт-Петербургским институтом истории РАН и Европейским университетом в Санкт-Петербурге. В опубликованных материалах этого коллоквиума привлекают внимание статьи Алексиса Пери «Личность в осаде: образы себя как предмет творчества и самоанализа блокадного человека»[131] и Полины Барсковой «”Автопортрет перед смертью”: блокадная личность и механизмы репрезентативной компенсации»[132]. Отмечая оригинальный характер этих статей, вместе с тем не могу полностью согласиться с трактовкой в них ряда блокадных дневников. К сожалению, авторы этих статей часто подменяют конкретно-исторический анализ источника абстрактно-гуманистическими рассуждениями, в которых дневники блокадников служат иллюстративным материалом. Мне также представляется, что судить о поведении, психологии и этике населения блокированного Ленинграда на основании только дневников вряд ли корректно хотя бы потому, что дневники вели в первую очередь и в основном представители интеллигенции, чьи восприятие и оценки блокадной действительности отличались от восприятия других социальных групп блокадников. Нравственным критерием поведения ленинградцев служит в первую очередь их самоотверженная борьба за своих родных и близких, их вклад в дело обороны Ленинграда.
Важным источником для изучения блокадной повседневности являются воспоминания. Их ценность зависит в первую очередь от того, когда, кем и с какой целью они написаны. Значительный пласт блокадных воспоминаний, застенографированных в 1943–1947 гг. сотрудниками Ленинградского института истории партии, находится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга[133]. Но из более чем 600 хранящихся там воспоминаний лишь небольшая часть была опубликована в 1968 г. в сборнике воспоминаний «Оборона Ленинграда», подготовленном сотрудниками Ленинградского отделения Института истории[134]. К этому времени были уже изданы и другие воспоминания[135]. Разумеется, многие из них прошли не только цензуру, но и самоцензуру. Вот показательный пример: работавший в Ленинградском университете известный математик Н. П. Еругин, впоследствии действительный член Академии наук БССР, в своих воспоминаниях пишет, что перед тем как уйти в народное ополчение, он «торопливо передал свои неоконченные рукописи моему учителю члену-корреспонденту Академии наук СССР»[136]. Однако фамилии своего учителя он не называет по той причине, что член-корреспондент А. Н. СССР H. С. Кошляков был репрессирован в январе 1942 г. по сфальсифицированному делу так называемого «Союза старой русской интеллигенции», и его реабилитация состоялась в более позднее время.
Написанные в конце войны и первые послевоенные годы, воспоминания блокадников еще больше, чем дневники, были адресованы истории и будущим поколениям. «Возможно, эти мои очерки должны будут явиться обличительным документом, предъявленным гитлеровской Германии наряду с другими документами о причиненном ущербе нашей стране, обличительным документом тех травм, психических переживаний и физических мучений, которые перенесли дети
128
Наиболее полный обзор опубликованных дневников блокадников, по моему мнению, содержится в книге С. В. Ярова
C. 525–556).
129
Примером такого органического введения может служить статья:
130
Жизнь и быт блокированного Ленинграда: сб. науч. статей / ред. коллегия: Б. П. Белозеров (отв. ред.), Т. А. Пострелова, Н. Б. Рогова, М. В. Ходяков. СПб., 2010.
131
Человек и личность как предмет исторического исследования. Россия (конец XIX–XX вв.). Международный коллоквиум. Санкт-Петербург, 7-10 июня 2010 г. Научные доклады. СПб., 2010. С. 275–294.
134
Оборона Ленинграда. 1941–1944. Воспоминания и дневники участников / ред. коллегия: В. М. Ковальчук, В.В.Петраш, А. М. Самсонов (отв. ред). Л., 1968.
135