Только четыре «ила» участвовало в атаке вражеских позиций и этого вполне хватило, чтобы полностью их выбомбить. Когда «Матильды» вместе со штурмовыми отрядами подошли к передней линии обороны франкистов, они не встретили серьезного сопротивления. Подавив уцелевшие очаги сопротивления, танки и пехотинцы двинулись дальше, развивая наметившийся успех.
В результате боев на ГРЭС и 2-м городке, два десятка испанцев было взято в плен. Остальные либо были убиты, либо бежал в тыл не в силах противостоять танкам комбрига Тараканова.
Начав наступать с рассветом, советские солдаты к пятнадцати часам полностью очистили от врага ГРЭС и 2-й городок, вернее то, что от них осталось. Преследуя отступающего врага, они приблизились к немецким позициям у Марьино и были вынуждены остановиться.
Позиции противника были хорошо укреплены. Они не подверглись ударам с земли и с воздуха, и взять их лихим кавалерийским наскоком было невозможно. К тому же, в воздухе появилась авиация противника. В этот день штаб 4-го Воздушного Флота был буквально завален заявками на поддержку с воздуха. Летчики требовались в районе села Отрадного, Арбузово и Анненского, 8-й ГРЭС и 2-го городка и все важно, срочно и немедленно.
Оказавшись в столь непростой ситуации, командование 4-го Флота решило исполнять их по мере поступления и дальности расстояния. Поэтому войска, наступавшие в северном направлении, получили определенную фору, ибо штурмовики и прикрывавшие их истребители работали в практически чистом небе.
Появление вражеской авиации ни сколько не смутило комбрига Тараканова. Будь у него приказ атаковать Марьино, он бы выполнил его, но генерал Рокоссовский его не давал. Более того, Константин Константинович настойчиво рекомендовал Тараканову с выходом к Марьино только обозначить свое присутствие, но в бой не вступать, что комбриг и сделал.
Генерал-полковник Манштейн был опытным и грамотным военным. За его спиной была война в Польше и Франции, бои в Прибалтике и Крыму. За время этих кампаний и походов он научился точно угадывать состояние противостоявшего ему противника. Манштейн с большой вероятностью чувствовал, стоит ли продолжать ему давить врага своим напором, свято веря в правило «больших батальонов» или следовало подождать, с тем, чтобы совершив хитрый маневр нанести ему внезапный сокрушающий удар и добиться победы.
Так было всегда. Даже под Сольцами, когда полностью поверив, что враг сломлен и разбит, генерал попал в окружение, из которого его с большим трудом его выручили танкисты. Даже тогда, в обильно усыпанном ложными надеждами июле сорок первого года, он чувствовал противостоявшего ему Ворошилова, но сегодня, его интуиция говорила ему совсем иное.
«Лучший ум» Германии отчетливо понимал, что без дополнительных сил ему не удастся выполнить приказ Гитлера по восстановлению блокады вокруг Петербурга. Последней каплей окончательно убедившей Манштейна в этом решении стало самоубийство одного из командиров танкового батальона 12-й танковой дивизии подполковник Опельбаум.
Находясь под Петербургом с первого дня его осады, он твердо верил, что твердыня большевизма в Ингерманландии обязательно падет. Этот командир вместе с другими твердо заверял Манштейна, что его «ролики» сомнут русскую оборону, и кольцо блокады будет восстановлено.
Выполняя свое обязательство, он лично возглавил одну из атак на Арбузово, во время которой и был ранен. Обгоревшего, потерявшего сознание командира, танкисты вытащили из горящего танка и смогли доставить в госпиталь. Врачи спасли подполковнику жизнь, но тот не принял их щедрого подарка. Находясь в состоянии сильной депрессии от не выполненного долга, он написал Манштейну короткую записку, в которой говорил, что честно пытался выполнить свою клятву, но не смог. После того как записка была вручена главному врачу госпиталя, подполковник ушел в уборную, где и застрелился.
Узнав о случившемся и прочитав послание Опельбаума, генерал только покачал головой и произнес: — Совершенно напрасно.
Это был маленький малозначимый инцидент на большой войне, но он сильно задел душу командующего. Если уж такие люди как подполковник Опельбаум признают свое бессилие перед противником, то его действительно следовало опасаться и сражаться на равных, было опасно.
Никогда не признававший штабных правил общения с фюрером, в своем разговоре о положении дел 18-армии, генерал Манштейн прямо и открыто сказал Гитлеру, что для восстановления блокады вокруг Ленинграда необходимы дополнительные войска.