– Так. Стоять. Кто вы такие и куда следуете?
– Ну вот и все! – радостно поприветствовал Алекс мента на своем птичьем языке. – Да ладно! Вы что, не знаете? Стыдно, товарищ сержант! Плютикине потерпят! Сегодня национальный еврейский праздник Купания красного революционного коня. Вот так! Мы – евреи. Ведем коня купаться. Ясно?
Все было настолько нелепо, что страж растерялся. Плютики? Евреи? Коня? Милиционер дал слабину. Напористость Алекса заставила его на секунду замешкаться, засомневаться в себе. Раз они так нагло себя ведут, может, им, этим «плютикам», и правда, разрешили. Праздник, все такое. Тем более, что он уже точно когда-то что-то слышал про красного коня. Революционного! Стоит ли с ними связываться? Может, пропустить? И пока милиционер выходил из ступора, процессия невозмутимо двинулась дальше. Кузьма Сергеевич нервно ворочался в гробу. Акционизм в чистом виде – не правда ли?
Грустно, но в историях про Алекса отдельное большое место занимает туалетно-фекальная тема. Байки о том, как Алекс бросался своим говном (в портреты членов политбюро в школе, в прохожих, ментов и т. д.), я пересказывать не буду по двум причинам: мне это отвратительно, и я с этой его стороной, к счастью, никогда лично не сталкивался. Если все это правда (а скорее всего, правда), то это наверняка связано с его диагнозом – любой психиатр вам это подтвердит. Так что сам лично не знаю, было такое или не было, врать не хочу.
Зато я точно знаю, что Алекс был законченным клептоманом. Хотя в данном случае это некорректное определение. Клептомания – болезнь, и больные страдают от нее, а Алекс был прожженым воришкой и угрызениями совести совершенно не мучился. «Совесть – это грустная повесть, где страницы черные перемежаются с белыми», – писал в то время мой приятель панк-поэт Макс Васильев. Так вот, это не про Алекса. В его повести все страницы были белыми.
Помню, как они с Колей Михайловым притащили мне альбом Босха, как уверял Алекс, его Босха, и втюхали мне за три рубля. Я очень уважал старину Босха. Но мне пришлось отдать его Саиду, Игорю Сайкину – первому барабанщику «Подряда», когда он с удивлением обнаружил своего Босха у меня на полке. К этому времени Алекс уже успел взять «почитать» у меня пару книжек и «послушать» пару дисков. Он вообще был меломаном и постоянно покупал-продавал диски, если не мог спереть. Замечательную историю про Алекса мне однажды рассказал Витя Сологуб (хотя, возможно, это был Гриня Сологуб, но точно один из двух братьев Сологубов), которому Джоанна Стингрей из Америки привезла как-то в подарок фирменную косуху. По случаю приезда Джоанны у Вити (или Грини) дома происходила грандиозная тусовка, на которой блистал и наш вертлявый лупоглазый герой. В один прекрасный момент Витя (или Гриня) решил похвастаться курткой – а ее и след простыл. Как так, все бросились ее искать. Но больше всех возмущался и активничал Алекс Оголтелый. Носился по квартире, как пограничная овчарка, разрывая шкафы и заглядывая во все углы, с подозрением поглядывал на гостей и советовал Вите (нет, наверное, все-таки Грине) обыскать всех с пристрастием. Весь этот цирк продолжался, пока кто-то не заметил, что носится Алекс по квартире в своем всесезонном пальтишке. Под которым немедленно и была обнаружена пропавшая косуха. Конфуз-конфуз? Да, но конфуз, который никак не повлиял на отношение тусы к Алексу. Все знали, что он за фрукт.
Панкер рассказывает: бегут они втроем с Пиночетом и Алексом к автобусу. Авоська с бухлом в руках у Алекса. Панкер с Пиночетом заскакивают в икарус и держат раздвижные двери. Оголтелый запрыгивает на первую ступеньку, автобус трогается, друзья отпускают двери, Алекс выпрыгивает обратно на улицу, двери закрываются. Панки в отходящем автобусе с изумлением следят за убегающим товарищем. Алекс бежит вприпрыжку, размахивает авоськой и радостно кричит:
– Кидалово! Кидалово!
Такой уж это был клоун ада. Ничего другого от него и не ждали. Это же Оголтелый. Он жил на арене, превращая и свою, и чужие жизни в абсолютный дурдом. Его нельзя было уважать, тяжело любить, но не восхищаться его кипучей энергией и запредельной эксцентричностью порой тоже было сложно. Алекса никогда не посылали за бухлом, потому что он не возвращался. А зачем? Схватить и убежать – это же весело. Веселье – это был единственный критерий, предъявляемый Алексом к жизни. И любые средства для достижения этого веселья считались приемлемыми. Алекс иногда выходил из дурдома, дурдом из Алекса – никогда. И свою жизнь, и свое творчество он полностью подчинил этому постулату. Выносит всех – так звучало определение любого удачного действия, и при этом Оголтелого совершенно не смущало, что он при этом выглядел в глазах окружающих последним говном. Человек-говно стал одним из его амплуа. Да и человек ли он был вообще? Я очень сомневаюсь. Представьте себе гигантского человекообразного тушканчика или огромного лемура-долгопята, скачущего с выпученными глазами – разве вы будете обижаться, что он у вас что-нибудь стащил, или кидался фекалиями?