Мы, студенты, смотрели на него с каким-то полупрезрительным восхищением. Он, один из первых, начав свой курс с «теория матриц», вел изложение почти в современном духе, на матричном языке. Не все мы понимали, но главное было понятно.
Хорошо помню, как, лежа «на райке», я наблюдала невдалеке от себя его ноги в безукоризненно начищенных ботинках (это мы-то, давно привыкшие носить обувь до «последнего издыхания», с овальными заплатками на подошвах, с кое-как прикрепленными дырками для шнурков!), а над ними — брюки, уходившие под пальто, куда-то в бесконечность. На его лице всегда была печать презрения к нам, лежавшим на «райке».[5] Он восходил на этот «раек» очень осторожно, как бы брезгая наступить хоть на одну из наших тетрадей. Читая лекции, он почти не раскрывал глаз — так было ему противно все окружающее…
На меня он поглядывал как-то без особого отвращения. Помню, как он однажды даже… поздоровался со мной за руку. А я этим хвасталась: «Братцы, мне сегодня Андрей Митрофанович руку пожал»… «Да что вы?» (между нами не было столь обычного сегодня «ты», мы разговаривали друг с другом на «вы», делая исключение только для самых близких друзей).
Интересно, как он все-таки противился самой идее «отъезда». Его приглашали в разные Университеты — он всегда это отвергал. Может быть, презирал их, как и нас, грешных?
И все-таки этот человек сыграл особую роль в моей жизни. Он меня познакомил с моим будущим мужем — потом генералом, а тогда — «трехшпальником», Димитрием Александровичем Вентцелем. Именно «Димитрием», а не «Дмитрием» (букву «и» они берегли, как особое отличие, нечто вроде ударения «Иванов» в фамилии «Иванов»). Так написано и на его могильной плите: «Димитрий Александрович Вентцель». Умер он более полувека назад, а я до сих пор терплю придирки по поводу моей фамилии. Урожденная я Долгинцева, а меня, вроде в пику моему стремлению к евреям (самые лучшие мои друзья были как раз представители этой национальности!) считают за «Вентцель» по рождению…
Андрей Митрофанович Журавский сошелся со мной поближе уже после того, как я окончила Университет. Даже как будто полушуточно за мной ухаживал. В стране была еще пышная безработица. Очереди к Бирже Труда стояли тогда нескончаемые. А у меня хоть и было какое-то скромное занятие (преподавателя математики в Техникуме), я страстно хотела оттуда вырваться. Очень уж меня допекали мои ученики — продавцы газет и журналов. И вдруг — Андрей Митрофанович предлагает мне сказочное место! Место вычислителя в Военной Академии. Я тогда просто обмерла. Он сказал мне: «А вашим начальником будет по-прежнему полковник (не знаю, как он теперь называется) некто Димитрий Александрович Вентцель, Не Дмитрий, а Димитрий. Только смотрите, не увлекитесь!» Почти теми же словами он предупредил его: «Посылаю вам девочку, только что кончившую Университет. Девочка ничего, способная. Только смотрите, не увлекитесь!»
Так мы познакомились с моим будущим мужем. А уже спустя 3–4 месяца мы «увлеклись» настолько, что поженились. Димитрий Александрович позвонил Журавскому и попросил у него разрешения зайти к нему с женой. «Отчего нет?» — спросил Журавский.
С каким выражением лица встретил нас Андрей Митрофанович — это читатель может себе представить. А всю мою дальнейшую жизнь с Димитрием Александровичем я когда-нибудь опишу отдельно, если, конечно, хватит времени.
Примечания
1
Вероятно, Елена Сергеевна имеет в виду, что стала доктором технических наук.
(обратно)2
http://www.libedu.ru/l_d/hutte/_spravochnik_inzhenera__tom_2.html
(обратно)3
Дюбуа-Реймон (Du Bois-Reymond 1831–1889).
(обратно)4
Раек — судя по контексту, имеется в виду возвышение у доски, подиум, как теперь говорят.
(обратно)5
Аудитория была переполнена — поэтому и слушали лекцию полулежа на подиуме.
(обратно)