Бывали случаи, когда резкая критика Мартова и упреки в клевете и недобросовестности позднее не подтверждались. Показательна в этом плане история с провокатором Р. В. Малиновским. Еще в 1906 г. он примкнул к рабочему движению, а с 1907 г. добровольно давал сведения полиции. С 1910 г. Малиновский был зачислен секретным агентом царской охранки. Ничего этого не подозревая, большевики избрали его на Пражской конференции в состав ЦК. Он стал депутатом Государственной думы. Слухи о его провокаторской деятельности начали распространяться еще в 1911 г. В 1914 г. под угрозой разоблачения Малиновский сложил с себя депутатские полномочия и скрылся за границу. Большевики осудили этот его поступок. «Мы дезертира судили, беспощадно осуждаем и осудили его. И точка. Дело кончено»,[26] — писал Ленин в июне 1914 г. Тогда большевики еще не знали о предательстве Малиновского и восприняли намек ликвидаторов во главе с Мартовым на провокаторство Малиновского как стремление бросить тень на большевиков. В связи с этим Ленин писал: «Наш ЦК заявил, что он ручается за Малиновского, расследовал слухи и ручается за бесчестное клеветничество Дана и Мартова».[26]
В 1962 г. вышел 32-й том Полного собрания сочинений В. И. Ленина, где впервые опубликованы хранящиеся в ЦПА документы — показания Ленина в связи с деятельностью Чрезвычайной следственной комиссии для расследования преступлений царской власти. 26 мая 1917 г. Ленин, привлеченный в качестве свидетеля по делу Малиновского, писал: «Я слышал, что в Москве в эпоху приблизительно 1911 года возникали подозрения насчет политической честности Малиновского, а нам эти подозрения в особенно определенной форме были сообщены после его внезапного ухода из Государственной думы весной 1914 г. Что касается до московских слухов, они относились ко времени, когда „шпиономания“ доходила до кульминационного пункта, и ни одного факта, хоть сколько-нибудь допускавшего проверку, не сообщалось. После ухода Малиновского мы назначили комиссию для расследования подозрений (Зиновьев, Ганецкий и я). Мы допросили немало свидетелей, устроили очные ставки с Малиновским, исписали не одну сотню страниц протоколами этих показаний (к сожалению, из-за войны многое погибло или застряло в Кракове). Решительно никаких доказательств ни один член комиссии открыть не мог. Малиновский объяснил нам свой уход тем, что не мог дольше скрывать своей личной истории, заставившей его переменить имя, что история эта связана-де была с женской честью, что история имела место задолго до его женитьбы, он назвал нам ряд свидетелей, в Варшаве и в Казани, между прочим, одного, помнится, профессора Казанского университета. История казалась нам правдоподобной, бурный темперамент Малиновского придавал ей обличие вероятности, оглашать такого рода дела мы считали не нашим делом. Свидетелей мы постановили вызвать в Краков или послать к ним агентов комиссии в Россию. Война помешала этому. Но общее убеждение всех трех членов комиссии сводилось к тому, что Малиновский не провокатор, и мы заявили это в печати».{44} [27]
Таким образом, и Ленин и двое других членов комиссии ошиблись: провокаторство Малиновского уже в июне 1917 г. подтвердилось. Обвинение Мартова и др. в клевете оказалось несостоятельным.
Мы сообщаем эти факты, чтобы показать, что ничто человеческое не было чуждо Владимиру Ильичу, в том числе и ошибки. Важно, однако, то, что он имел мужество признавать их и не уклоняться от ответственности.
Мировая война еще больше обострила борьбу между большевиками и меньшевиками. Мартов, правда, не примкнул к социал-шовинистам, которые пошли на измену принципам интернационализма и оказались в лагере буржуазии. Он даже разоблачал царское правительство и российскую буржуазию, критиковал явных социал-шовинистов. Но он не был последователен в своих взглядах и действиях, и потому у В. И. Ленина были все основания писать 17 октября А. Г. Шляпникову: «Мартов всех приличнее в „Голосе“. Но устоит ли Мартов? Не верю».[28] Эти сомнения проглядывают и в других письмах Ленина конца 1914 г.
44
Эта публикация важна еще и с точки зрения источниковедческой. Из нее становится очевидным существование специального дела о деятельности партийной комиссии (Ленин, Зиновьев, Ганецкий), полное содержание которого нам неизвестно. В каком состоянии это дело, сохранилось ли оно, мы пока не знаем.