Тут тетя Галя обернулась и на прощание сказала: — У нас в Шушенском Ленин по барану съедал, а у вас в Москве морковным чаем пробавлялся. Даром не надо вашего Мавзолея, мы-то Ленина живого видали!
Милиционер за ними, появились какие-то дружинники, от них пахло одеколоном…
Из отделения их выпустили через час. Дядя Ваня выдул там два графина воды и по неосторожности сорвал дверную ручку, а Сергей Иванович потерял бдительность и напустил в штаны. Тетя Галя изображала немножко чокнутую, тетя Саня подарила хозяевам ленинские шишки, сообщив, что ленинские, а тетя Валя обменялась адресами с капитаном, хотя он был плешивый. Неискренне. С тети Гали взяли честное слово, что она больше не будет разговаривать на московских улицах.
На свободе перевели дух. Ну и приключение! Ну и хреновина!
Тетя Валя задумчиво заметила: — И то добре, Галю, что не представилась ты им ленинской дочкой. С тебя бы сталось.
А ведь бывало такое, по праздникам, нередко. Не мог Ленин провести свой срок напрасно. И то сын объявится, то дочь. И даже в Таштыпе один совсем хакас утверждал, показывая на плакат «Верной дорогой идете, товарищи», что Ленин его отец и сходство изумительное неспроста. А как он не будет похож, если плакат рисовал художник-хакас?
Они сходили на разведку в ГУМ, а потом пошли в Александровский сад. Там зелено, чисто, кругом урны, на скамейках ни харчка. Москвички гуляют в разноцветных платьях, на головах шиньоны. Отбивают государственность куранты, веет столичный ветерок, имеется надежда увидеть Гагарина или хотя бы Аркадия Райкина. Под одной липой стоят шпалерой африканцы в военной форме, наш советский офицер руководит руками: перед всеми поют «Подмосковные вечера». Желающих послушать много, иные из наших машут певцам: Поль Робсон! Лумумба!
Тетя Валя замечталась, тетя Саня стала так подпевать, что хор сбился с панталыка, тетя Галя принялась нарочно подмигивать негру слева, что, мол, брат, «Интернационал». Дядя Ваня задумался о сибирской родине, давя асфальт, как утес-великан. А дети — что дети? они едят мороженое, заняли целую скамейку и заляпали ее, хоть не признавайся, чьи это дети.
Но вот мимо прошла старая дама, завитая в каракуль, на шее газовый шарфик. На поводке собачка с бантиком на шее. Посмотрела дама небрежно на тетю Галю: «Простолюдинка, навозница». Внимательно оглядела ее тетя Галя и почесала в затылке, широко раскрывая ноздри: «Дворянка недобитая! В Кремле!» А та села на скамейку, культурно отдыхает, разглядывая свои красные босоножки. И к ней подходит другая дама, с авоськой, а в авоське батон.
— Здравствуйте, Лидия Львовна! Посижу с вами?
— Здравствуйте, Вероника Аркадьевна! Присаживайтесь, пожалуйста.
— Вот — зашла в булошную, а батоны-то несвежие, вчерашние, представляете?
— Что они там думают, на хлебозаводе? Мерзавцы, совсем не работает народный контроль!
Страна ела вчерашний и позавчерашний хлеб, и ничего, рождались дети.
— А говна вам на лопате не хочется? — спросила тетя Галя.
— Ах, хамка какая… Милиция, убивают!
…Бежали долго, далеко, не останавливаясь до самого вокзала. Там, забившись в угол, постелили на пол газеты и просидели до подачи поезда, вздрагивая, когда мимо проходил милиционер с на редкость пронзительным взглядом. Они не могли знать, что у него, как назло, истекал третий день жестоких желудочных колик. Вещи из камеры хранения забрали сразу — вдруг арестуют, ищи их потом, свищи. И дети спали в обнимку с узлами и чемоданами.
В поезде, ночью, набегавшийся за этот день так, как не бегал на фронте, Иван принялся храпеть. Словно простуженный слон завалился в их вагон, ставший маленьким, бумажным. Они боялись, что их ссадят где-нибудь в Воронеже, по многочисленным просьбам трудящихся. Но тетя Галя была сметлива. Она прошла по вагону, нашла молодую мамашу из Нижнего Тагила, выпросила у нее соску и сунула ее мужу в рот.
Она одна и не спала в эту ночь — нервничала, боялась, что Иван проглотит соску. Но он ее так и не проглотил.
На следующий день они, блаженно переводя дух с перепугу и пересмеиваясь при каждой встрече глаз, объедались оттого вареной кукурузой и жареной рыбой. До моря, медуз, магнолий, ежевики, до солнечных ударов и воров, укравших у них в Хосте половину денег, было рукой подать.