Но вот издалека слышится голос Аркашки — скупой, басовитый, короткий.
Мгновенно исчезает вся усталь, слух обостряется, тело наливается упругой силой. Замерли. Слушаем.
Мороз опушил деревья инеем, и они стоят чистые, нарядные, как невесты в подвенечном уборе.
Чу!.. Опять голос! Еще, еще! Погнал!
Махаю егерю рукой. Понимая, он становится на лыжи и, взрезая рыхлую целину, исчезает, оставляя широкий, вдавленный след. Откуда-то налетает сорока, ее балабошный крик четко раздается в просторе багряного утра. Солнце золотит иней и заливает кровью шагреневую кожу сосен.
Я бегу по дороге до того места, где сошел в снег Аркашка, надеваю лыжи и шаркаю обочь его следа.
Шагов через пять-десять начинается заячий след, стоптанный Аркашкой.
Голос, то удаляясь, то приближаясь, неумолчно «поет» в лесу.
— На малых кругах пошел! — решаю я и спешу приблизиться к гону.
Вот скидка, петля. Здесь Аркашка скололся. Вернулся, начал разбираться: пошел влево, проверил справа, окружил, снова напал на след, погнал с голосом.
Гон покатился в сторону. Выхожу на круговой след, становлюсь на лаз, перевожу на огонь предохранитель. Голос нарастает, приближается. Мысленно представляю, как, увязая, устало прыгая, шагах в ста впереди собаки спасается беляк. Готовлюсь, до рези в глазах всматриваюсь в искрящийся снег.
В напряженном ожидании не чувствую холода, голые пальцы сжимают ружье.
В густом голосе Аркашки появляются взвизгивающие, слезливые ноты. Добирает. Плотнее устраиваюсь у ствола сосны.
Неожиданный выстрел взрывает тишину и разрежает напряжение. Затем сорочья трескотня и Ленькин зов:
— Гоп, гоп, го-оо-н!
Шумно вздыхаю, передвигаю предохранитель, закидываю за плечо ружье и сразу, до боли в суставах, чувствую, как закоченели руки. Глубоко засовываю их в рукава и не спеша направляюсь к голосу.
Белячок лежит откинув мордочку — чернеет кончик уха на снегу, алой бусинкой замерзла капля крови на губе. Аркашка хрустит заработанными лапками.
Ленька в короткой дубленой тужурке, с ружьем, небрежно повисшем на согнутой руке, с обожженной морозом и ветром кирпично-загорелой кожей сухого лица, ярко очерченного курчавой белизной заиндевевшей шапки-ушанки, был очень хорош.
Таким на всю жизнь и остался он в моей памяти: ладный, крепкий, олицетворение здоровья и молодости.
Проваливаясь по брюхо, Аркашка лезет в чащу мелколесья. Выбираемся на езжалую дорогу. Идем рядом. Ленька рассказывает, как осенью наехали из области охотники и он обложил им волчий выводок.
— Я давно за ним следил, — неторопливо говорит Ленька. — Несколько раз подвывал, точно установил ночевку. В черном яру у них всегда логово. Если бы не приехали городские охотники, я бы один за ними пошел. Либо на лежке днем взял бы, либо у привады скрадку устроил.
Волки были верные, пересчитанные. Ленька предложил обложить овраг и на выходе его стать номерам…
— После оклада старший ихний, пожилой, солидный товарищ предложил мне поступить окладчиком в Областное охотничье общество, да я, не посоветовавшись с тобой, не дал определенного ответа. Как ты думаешь, стоящее дело? — спросил Ленька.
— А как же у тебя, Леня, с учебой?
— Трудно мне теперь начинать! — конфузливо краснея, признался Ленька. — Вот ведь я какой стал! Образование-то четыре класса!
— И все же необходимо! Необходимо, Леня, быть тебе образованным человеком! В наше время и в лесу неучу трудно жить!..
Долго душевно ведем разговор о дружеском, близком, Ленька наконец приходит к выводу, что для него один выход — ехать ко мне в город и учиться где-нибудь на вечерних курсах для взрослых.
Ленька был законченный, зрелый охотник, и я знал: его решение неизменчиво.
— Значит за книги?
— Да-да за книги! Ночи спать не буду, а осилю десятилетку! — заключил он.
Вдруг совсем близко раздался плачущий, с провизгом суматошный лай Аркашки.
— Напоролся! — крикнул Ленька, на ходу готовя ружье.
Я стороной окружил лежку и вышел на свежий след. Ждать пришлось недолго. Беляк вылетел из-под куста и напрямик понесся стрелой, затем метнулся через бугорок в сторону, обежал петлю, опять сделал сметку и выскочил сзади меня на свой прежний след.
Я поймал его на выстрел, когда он Коньком-Горбунком скакал в прогале двух деревьев.
— Ну вот и у тебя поле! — искренне радуясь, поздравил меня Ленька.
Подождали, пока Аркашка сгрыз отрезанные лапки, и направились к твердой дороге.
Солнце слепило искристым снегом и дышало холодом. Снегири, нахохлившись, сидели на белых ветвях, и, казалось, их брюшки раскраснелись от мороза.