Два часа спустя, проехав центр, Леонид соскочил с трамвая: Главный почтамт. Он сверил свои часы с громадными, висевшими над входом: вовремя, кажется. Леонид взбежал на широкие каменные ступеньки, поднял воротник пиджака, ниже надвинул кепку, остановился за высокой застекленной дверью. Отсюда ему хорошо было видно светло-желтое здание рабфака: там он прожил две беззаботные, счастливые недели в начале августа.
Темнеет коричневая штора в кабинете Краба. Какой далекой ему кажется стычка с директором и... безразличной. Да, боевые страсти, которые волновали тогда его и Ваньку Шаткова, давно-давно заглохли. Как все безвозвратно проходит! Неужто все? Быть не может. А вон и заветные окна, где с подругами обитала она. Может, Алла и сейчас там занимается? Зайти в здание, узнать у него не хватило сил, мужества. Зачем он вообще пришел сюда? Глянуть в последний раз, проститься взглядом?
Вон темно зияет полукруглый, сводчатый выход со двора — только через него студенты могут попасть на улицу...
Отсюда они вскоре и стали появляться: сперва одиночными фигурками, затем группами.
Жадно выглядывал он через стекло, суетливо курил папиросу за папиросой, словно хотел заглушить внутреннюю боль, раздиравшую сердце.
Внезапно Леонид вздрогнул: совсем с другой стороны он увидел серое драповое пальто, дорогую пушистую светло-серую кепку, яркое красное кашне под гладко выбритым подбородком, красный чувственный рот, затененные козырьком глаза; от Мясницких ворот с трамвайной остановки шел Илья Курзенков. Левая рука его была в кармане, правая — в кожаной перчатке, в ней зажата вторая перчатка, и он легонько, с рассеянной небрежностью помахивал ею.
Папироса погасла во рту Леонида, он прижался лбом, носом к стеклу. Илью он никак не ожидал здесь увидеть. Такое внимание?
Тут же Леонид откинулся назад, будто хотел вжаться в стену. Из ворот вышла Алла Отморская. Из-под ее розового воздушного капора выглядывала волнистая красновато черная прядка, глаза сияли, как лучом осветив серенькую улицу; стройные, чуть полные ножки в закрытых туфельках мелькали из-под синего, короткого пальто. Алла разговаривала с вертлявым студентом в прорезиненном москвошвеевском плаще, который нес ее красивый портфельчик, вопросительно осматривала улицу. Заметив Илью Курзенкова, задержала на нем очень внимательный взгляд. Затем полные губы ее растянула приветливая улыбка, она помахала ему рукой. Взяла у студента портфельчик, улыбнулась и ему и быстро пошла навстречу мужу.
Что только не пережил за эти минуты Леонид! Ему казалось, что он дышит на весь тамбур почтамта. До последнего дня он тешил себя мыслью, что Алла вышла за Курзенкова исключительно под давлением обстоятельств. Но вот Илья приходит встречать: значит, любовь? Искренняя у нее была улыбка? Или деланная, актерская? Неужели здесь счастье? Вот это удар — поленом по затылку!..
Леонид вышел из двери на широкие ступеньки, уже не боясь, что Алла может узнать его. Момент встречи молодоженов он пропустил — их заслонила толпа, и увидел лишь, как покровительственно и словно бы даже снисходительно наклонился Курзенков к жене, взял под руку и медленно повел по улице к Лубянке. Отморская словно не замечала взглядов, какими ее провожали мужчины.
Вот они смешались с толпой. Затем опять вынырнула его светло-серая кепка, ее розовый пуховый капор и пропали: вошли в гастрономический магазин.
Минуты две Леонид пытался раскурить давно погасшую папиросу, плевком вышвырнул ее изо рта, пугливо оглянулся, будто лишь сейчас отдав себе отчет, что его могут заметить, если не сами Курзенковы, то кто-нибудь из знакомых студентов. Сунул руки в карманы, сбежал по ступенькам крыльца и крупно зашагал совсем в противоположную сторону — к Мясницким воротам.
Лицо его дергалось, губы тряслись. «Любят друг друга? Сукин сын, болван, считал, что в душе она осталась верной тебе. Ведь из-за этого пришел. Убедиться своими глазами. Да брось ты к ее ногам кепку — подметки не захочет вытереть. Значит, забавлялась со мной от скуки? Ведьма. Змея. Маруха. Застрелить из поганого ружья не жалко!»
Леонид налетел на солидного мужчину в шляпе, пальто- реглане. Тот покраснел от гнева, резко стал ему выговаривать и вдруг замолчал на полуслове: покорно слушавший его Леонид увидел в глазах мужчины жалость. «Виноват. Спасибо», — растерянно сказал Осокин и поспешно, почтя бегом пошел дальше.
XXIV