— Занимаешься? — ласково и ехидно окликнул его Леонид, остановясь возле спинки кровати.
Смутить Шаткова ему, однако, не удалось.
— Изучаю английский.
Кинув взгляд на девушку, Шатков поднялся, отвел друга в сторонку. Белокурые волосы его были тщательно расчесаны, и над невысоким лбом лишь ершисто торчал зализ, словно, делая вызов всем расческам; дешевый, словно из наждачной бумаги костюмчик Ивана блестел — то ли от чистоты, то ли оттого, что залоснился.
— Хороший у тебя «товарищ», — вновь поддел его Леонид, — Головастый.
Шатков еле заметно и самодовольно усмехнулся. Тут же его светлые, белые глаза с маленьким бельмом на левом приняли озабоченное, почти испуганное выражение, и, вновь покосившись на девушку, он шепотом произнес, точно сообщал тайну:
— Хоть ты тресни: читает, и всё!
Леонид ничего не понял. Шатков продолжал, по обыкновению сдержанно и энергично, подчеркивая свои слова короткими движениями сжатого кулака:
Какого ни спросишь писателя — всех знает. Я говорю, Теккерея читала? «Ярмарку тщеславия» написал. Помнишь, Ленька, мы с тобой у Сухаревки на развале купили? «В подлиннике», — говорит. Брешет, думаю. «Про базар там?» — спрашиваю. Нет. Объясняет содержание — в точку. Во дошлая! Не знаю, умеет ли только щи варить. Сама, из Юхнова под Калугой, мать телеграфистка. Нелька на третьем курсе, помогает мне здорово. Еще хорошо — танцевать не любит. Я тоже не умею.
Девушка откинула прядь волос со лба, мельком посмотрела на Леонида. Взгляд у нее был отсутствующий, как у человека, который мыслями витает далеко-далеко. Видимо, она еще находилась с героями книги. Полные, не знавшие помады губы Нелли были сжаты несколько сурово, одежда отличалась той небрежностью, которая указывает на отсутствие кокетства. По ее спокойной позе, медлительным движениям чувствовалось, что она не отличается живостью.
— Понимаешь, — продолжал всегда скрытный Шатков, очевидно довольный, что есть кому рассказать о том, что накопилось на душе. — Умная. Вот приду вечером, вызову в коридор. Стоим там... поцелуемся. А потом и говорит: «Чего мы напрасно торчим? Идем чем-нибудь займемся». Или книжку какую мне подсунет, или начнет проверять по английскому. После опять читает, а я сижу...
Не удалось увидеть Леониду Мусю Елину и на следующий день. От ее подруги, он узнал, что Алла Отморская последние четыре ночи действительно спала в этой комнате-цехе. Ее койка давно была занята, и теперь она хлопотала о восстановлении в правах. Администрация тянула: не было мест.
Встретился он с Аллой и провел целых полдня совсем при других и неожиданных для себя обстоятельствах.
Произошло это поздним воскресным утром. Позанимавшись у себя на кровати, Леонид, чтобы размяться, отправился в угол, где стояла койка Кирилла Фураева. Там уже столпились несколько человек: значит, шел спор.
... Вернувшись к своей койке, чтобы продолжить занятия по немецкому, Леонид увидел Аллу Отморскую: в пальто, в высоких черных ботиках. Вот уж кого никак не ожидал! Леонид поспешно стряхнул с одеяла крошки, пригласил Аллу сесть: больше садиться было некуда.
— Каким ветром занесло?
— Эксплуатировать тебя собралась, Леня, — сказала она тем прежним тоном, каким разговаривала с ним в августе прошлого года. — Поможешь мне?
— Приказывай. Мои уши открыты.
Леонид оттопырил свои уши. За шутками он пытался скрыть радостное замешательство. Явилась сама? Зачем он понадобился?
Приход Аллы не остался незамеченным в комнате. Соседи Осокина многозначительно крякали, перемигивались: вот, мол, оказывается, какие у нашего дружка крали, — так уж принято между парнями. Внимание студентов не вызывало у Аллы смущения, она держалась просто, мило улыбалась.
— Выйдем?
Очевидно, Алла хорошо понимала свою власть над Леонидом, не сомневалась в ответе.
Он немедленно вытащил из-под блинообразной подушки пальто.
— Что я должен делать? — спросил Леонид, когда они спускались по пролету лестницы, застегиваясь на ходу.
— Вещи мне надо забрать от Ильи с Малого Фонарного. Муся, конечно, со мной. Поедешь?
— Сейчас? Может, Ваньку Шаткова захватим... вместо таксомотора?