Неожиданно я вспомнила свой последний день рождения. Это была пятница, 9 мая 1941 года. Мне тогда 11 лет исполнилось. Я пришла в гости к дедушке, мне подарили книгу Жюля Верна "Таинственный остров" и мы пили чай с пирогом, который испекла баба Таня, и вообще всё было очень здорово. Столько еды на столе! Ох, как бы я сейчас хотела попасть за тот праздничный стол!
А теперь плохо с едой. Завтра воскресенье. Мама сказала, что раз у неё завтра выходной, то мы с ней поедем собирать капусту. Я не поняла, что за капусту мама имела в виду, и та объяснила мне.
Оказывается, капусту на колхозных полях давно всю собрали. Но! Когда капустный кочан отрезают, оставшаяся в земле часть всё равно продолжает расти. И немного вырастает. Там чуть-чуть совсем, кочерыжка и пара листиков. Вовсе на капусту не похоже. Но это больше, чем совсем ничего. И эти листики и кусочек кочерыжки тоже можно кушать.
Всё хорошо, но! Дело в том, что поле с этой недокапустой находится прямо перед немцами. Самая лучшая недокапуста растёт вообще на нейтральной полосе. Между нашими и фашистами. Которые, конечно, пытаются не позволить собирать её. В общем, сбор капусты сейчас - это смертельно опасное занятие. Мама ни за что не пустила бы меня туда, если бы у нас было что кушать. Эта недокапуста - наше спасение. У нас совсем мало еды осталось.
Сашка, узнав про подготовку к рейду за капустой, тоже навязался идти с нами. Да и Вовка хотел, но Саша его не пустил. Он слишком уж мелкий. Так мы втроём - я, мама и Саша готовимся к походу. Мне Сашка свой старый зелёный плащ обещал дать. А то я в своём жёлтом плаще слишком уж заметна буду. А так больше шансов, что фашисты меня не разглядят. Готовы. Утром выступаем. Нужно встать пораньше. Мама разбудить меня обещала.
Только вот будить не потребовалось. Ночью несколько раз была воздушная тревога, выли сирены, но я не вставала. Привыкла уже. А вот утром проснулась в половине шестого утра. От холода проснулась. Замёрзла я. Ноги у меня замёрзли. У нас отопление выключили...
...Голова болит. И подташнивает слегка. Я лежу в своей кровати. Поверх одеяла накрыта моим красным пальто. В комнате темно. На окнах светомаскировка. Чуть горит коптилка. Вовка сидит около открытой буржуйки, и суёт в неё мелкие щепочки. Как-то мне нехорошо. Тошнит.
А что Вовка в нашей комнате делает? Я тут сплю, а рядом Вовка. А где все? Где папа и мама?
Мама!! НЕТ!!!
ИЫЫЫЫ...
Я всё вспомнила. Мама!!!
Они... Они ... Иыыы...
Суки. Суки блядские. Они её убили. Маму. Мою мамочку милую!!
Слёзы. Опять.
- Проснулась? - вякает от печки Вовка.
- Иыыы...
- Лен?
- Мама. Они...
- Я знаю. Санька рассказал мне. Лена, мне очень-очень жаль. Чем помочь тебе?
- Ничем. Как ты тут поможешь?
- Ну, хочешь, стукни меня. Или за уши оттаскай. Я не убегу, честно. Помнишь, у тебя в прошлом году колесо у велосипеда прохудилось? Это я сделал. Гвоздём. Ты как, за уши меня будешь или за волосы? Как тебе удобнее?
- Дурак ты, Вовка. Колесо. У меня маму убили. А ты с колесом. Глупый ты ещё.
- Ну, извини. Я помочь хотел.
- А где все? - сажусь я на кровати и оглядываю себя. На мне трусы и майка. Я так вообще никогда спать не ложусь. Всегда ночную рубашку надеваю. Сунув руку под подушку убедилась, что моя рубашка, как всегда, там и лежит. А почему я сплю в таком виде?
- Моя мама на работе. Хоть и воскресенье, а там что-то срочное. А Сашка к твоему папе побежал в мастерскую. Рассказать. Лена, не плачь!!
- Ых. Не буду. Давно побежал?
- Часа три уже. Может, они поехали тело забрать? Похоронить по-человечески. Лена!!
- Ничего. Нормально. Всё нормально, Вов. Я постараюсь держать себя в руках.
- Хорошо. Ты, не плачь, Лен. Мы поможем. Смотри, яблоко какое. Это тебе.
- Ух, ты! Какое красивое. И как пахнет!
- Кушай, я помыл его уже.
- Откуда такое?
- Санька сказал, в трамвае дяденька один дал. Когда узнал, что случилось у тебя.
- Ну, спасибо. Дяденьке. И Сашке тоже. Вов, а почему я в таком виде сплю?
- А в каком ещё надо?
- В ночной рубашке. Что было вообще? Я не помню ничего.
- За голову потрогай себя.
- Ой!!
- Во-во. Правда, не помнишь.
- А где волосы мои?
- Санька отрезал. Извини, Лен, у тебя коса вся от крови слиплась. Как бы мы отмывали её? Вот Санька и отрезал. Сказал, если что, пусть она потом меня за уши оттаскает. И отрезал.
- Ну... Ну, ладно. А ещё что было?
- Лен, ты совсем никакая пришла. Не, не пришла. Санька приволок тебя. На самом деле, ты висела на нём мешком. Он просто принёс тебя на шее.
- Правда, что ли?
- Угу. Вся в кровище. Волосы, плащ, платье, руки, лицо. Всё в крови. Мы с Санькой отмывали тебя на кухне. А ты ещё и говорить не могла. Только мычала и выла. Страшно, Лен. Ты прям как зверь была
- А потом что?
- Санька чаем пытался поить тебя, но ты не пила. Выла и кусала чашку. Тогда он налил горячий чай, а в чай плеснул водку. Вон, из серванта. Мы с ним влили это в тебя, и ты заснула.
- А кто раздевал меня и укладывал?
- Санька. Лен, ну где бы мы девчонку стали искать? Санька раздевал тебя. Больше не было никого. Твоё платье в ванной в тазу. Может, его ещё отстирать можно.
- Ох. Ну, спасибо вам, мальчики...
Я всё вспомнила. Фашисты маму убили. Мы просто пришли собирать кочерыжки от капусты. Собирать кочерыжки. И они стали по нам стрелять. За то, что мы собираем кочерыжки. Когда обстрел начался, я помню, мама толкнула меня на землю, а сама легла надо мной, придавив меня своим телом. А потом случился толчок, и на меня полилось что-то тёплое и липкое.
Не сразу поняла я, что это была мамина кровь. Мама меня защитила своим телом. Но сама она... Мамочка.
Маму убили.
Что дальше было, плохо помню. Вроде, Сашка ползком вытаскивал меня с капустного поля, не позволяя встать. Потом мы ехали в трамвае. Какие-то люди. Что-то говорили. Я ничего не могла понять. Сидела, крепко обняв Сашку, и плакала ему в шею. Почему-то от него пахло ромашками. Это запомнила. Наверное, мыло такое.
- Вов, ещё что Сашка рассказывал? Что было-то?
- Да ничего особенного. Вот, разве что...
- Что?
- Да, ерунда.
- Говори, Вов, раз уж начал.
- Санька сказал, ругалась ты страшно в трамвае.
- Ругалась?
- Угу. Он говорил, ты как плакать переставала, так начинала ругаться. Очень грубо. Так, что Санька даже не всё и понимал. Он и не знал, что ты, оказывается, так ругаться умеешь.
- Вов, ругаться я не люблю. И мне не нравится, когда кто-то рядом ругается. Но это не значит, что сама я не умею этого делать. Умею. Но не хочу.
- А где научилась-то?
- Вовочка, у тебя ведь тоже есть старший брат. Догадайся. А у меня старших братьев не один, а двое. Ты, улавливаешь мысль?
- Угу.
- Мишка вообще на флоте служит. По-моему, они там на этой своей подводной лодке матом даже не ругаются, а разговаривают. Помнишь, он в феврале в отпуск приезжал?
- Угу, помню, - Вовка потрогал себя за ухо. - Он тогда поймал меня, когда я пытался тебе карманы пальто рыбьим жиром измазать.
- Вот. А когда Мишка думал, что я не слышу его, то в выражениях он не стеснялся. Так и нахваталась.
- Понятно. А меня научишь?
- Чего?!! Хотя... Научить...
- Научишь?
- Научу. Но не ругаться. Этому не нужно учиться. Вов, давай я тебя лучше буду как в школе учить. Тебе ведь учебники дали за первый класс?
- Дали.
- Вот. Давай я учить тебя стану.
- Фигушки. Я не игрушка тебе, учить меня. Сама-то не учишься, а меня учить, да?
- Хм. Ты прав, Вов. Мне тоже учиться нужно. Давай вместе будем учиться, а?
- Не, не хочу.
- Дурак! Фашисты пришли. Они не хотят, чтобы советские дети учились. Они хотят, чтобы мы как бараны были и совсем ничего не знали. А мы вот назло фашистам всё выучим! Мне мама говорила, что на их заводе полторы нормы мирного времени дают, хотя больше половины опытных рабочих на фронт ушло. Полторы! А мы? А мы учиться станем так, как в мирное время и не учились, Вов. Мы всё выучим. Для нас с тобой сейчас карандаш - это как для бойца винтовка. Мы всё выучим, чтобы вонючий Гитлер от злости лопнул!