Попрощавшись со всеми, мы на Финляндский вокзал приехали. Сами приехали, на трамвае. Там нас зарегистрировали, покормили обедом, и выдали сухпай на дорогу. Упаковки с сухпаем старшие мальчишки понесли, по двое на каждую коробку.
Дальше был поезд, станция, причал, и вот мы уже плывём по Ладожскому озеру. В смысле, идём. Мишка обязательно поправил бы меня и сказал, что плавает дерьмо. Мишка.
Прощай, Ленинград! Прощай, мой любимый город. Вернусь ли я когда-нибудь обратно? Нет! Вернусь! Я вернусь, обязательно вернусь! Ведь у меня есть Лёнька! Я написала ему, что уезжаю в неизвестность, но при первой же возможности сообщу ему свой новый адрес.
Мы в трюме сидим, на деревянных лавочках. Справа от меня Арсений, слева Саша. Иллюминаторов нет никаких, на потолке горит несколько слабых электрических лампочек. И дети, много детей. Весь трюм заполнен детьми. Тут не только наш детдом эвакуируют. Пахнет свежими опилками, наверное, это новый катер. Мы пока грузились, я его осмотреть снаружи успела.
Кораблик наш весь деревянный, на корме надстройка, на ней зенитный пулемёт. На носу небольшая пушечка, около неё краснофлотцы стоят курят. Нас не сразу погрузили, мы в очереди ждали ещё минут десять, пока другой детдом грузился. А за нами в очереди ещё какие-то дети были, человек сорок. Наверное, специальный детский эшелон на той стороне формировать будут.
Пока стояли, видела, как у тех детей, что за нами были, два мальчишки-обалдуя уронили за землю коробку сухпая, которую держали вдвоём. Причём они ухитрились уронить её так, что она одним углом в лужу упала, рыжему мальчишке брызгами белую гольфу на ноге испачкала. Воспитательница ругала этих мальчишек, они что-то лепетали ей в ответ, а я пыталась вспомнить, где я этого рыжего видела. Знакомое лицо, видела ведь его уже, точно видела.
Так и не вспомнила, нам погрузку объявили. А сейчас этого рыжего тут нет с нами в трюме. Либо я не вижу его. Может, он на палубе остался? Кто же это такой, почему его лицо кажется мне столь знакомым?
БАЦ! БАЦ-БАЦ-БАЦ!!
Пушка. Пушка у меня над головой неожиданно ожила и начала стрелять. Вот к ней и пулемёт с кормы подключился, а корабль начал заваливаться на бок.
БУБУХ!!!
В борт нашего кораблика ударила волна и нас очень так неслабо тряхнуло. Арсений судорожно вцепился в меня единственной рукой, Сашка говорит, что всё будет хорошо, а с палубы доносится мат краснофлотцев и чей-то восторженный рёв: «Всосал, гадюка?!!».
Слышу, как кроме наших пушки и пулемёта стреляет кто-то ещё недалеко. Может, наш кораблик сопровождают другие? Я заметила, там чуть дальше у причала ещё несколько катеров стояло. На них не грузили никого, слишком они были маленькие. Но зенитные пулемёты на них, кажется, установлены были.
БУМ!! Треньк! Уй!!!
Сашка!!!
С палубы доносится крик: «Санитара!», а Сашка… У него из головы торчит щепка. Кровь стекает ему по лицу, заливает глаза и капает на меня. Сашка!!
Но он жив и даже как-то не сильно беспокоится. Сам, своей рукой нащупал щепку у себя в голове и вытащил её. Кровь потекла сильнее, прямо ручьём, а Сашка вертит в руке окровавленную щепку и с изумлением её рассматривает.
Подскочила Елена, у неё на боку наша медицинская сумка. Она быстро осмотрела Сашину рану и успокаивает нас. Ничего страшного, просто сильно рассечена бровь. Никакой опасности нет.
Елена достала бинты, вату, баночку с перекисью водорода. Говорит, что надо зашивать, но сейчас не до того, да она и не умеет. На берегу обязательно сразу в медпункт. А пока просто бинтуем Саше голову. Я помогаю, держу тампон пока Елена обматывает Сашку бинтом. Тот шипит от боли, но молчит. А ничего, красиво так. Ну, прямо вылитый раненый красный командир у нас с Еленой получился, хоть в кино снимай.
Бой же наверху всё продолжается. Несколько раз падали бомбы, один раз довольно близко, нас опять тряхнуло. В палубе над нашими головами круглое отверстие, оттуда дневной свет проникает. Наверное, шальная пуля попала. Хорошо, не задела никого, только Сашке щепкой едва глаз не выбила.
Ой, а если бы правда в глаз? Как бы он тогда?