Даже Танька засобиралась замуж за своего хахаля. Таньке перемывали кости все, кому не лень. И за четверых детей от разных мужей, и за посаженного в тюрьму, как уж всем стало казаться, в общем-то неплохого мужика. И за нового, будущего, пятого мужа, который был младше ее на шесть лет и, несмотря на свою косую сажень, выглядел меньше Таньки и даже смешно рядом с ней.
Ленке, с одной стороны, радостно было видеть и Соньку, которая вечером выбегала навстречу стаду, и Алевтину, бегающую туда-сюда по деревне в каких-то особенных семейных хлопотах, и Таньку, большую и трогательно беззащитную… С другой — было немного завидно.
Юрка — Юрка! — не обращал на Ленку ни малейшего внимания. Дискотеки проводились исправно. Ленка каждый раз с замиранием ждала выходных, наряжалась, приходила… — и ничего. Даже выпить пыталась, но ее только тошнило потом за клубом под елками.
На душе было мутно. Не чисто и ясно, как доселе, когда не было в голове никаких особенных мыслей, а только обычные: о телятах, о бабушке, о родителях и о том, сколько они накосили сена. И не так легко и солнечно, когда она только-только увидела Юрку, а мутно. Именно мутно и больно, и тяжко, будто держала два двадцатилитровых бидона в руках. Особенно когда она видела их вечерами вдвоем: Юрку и Аньку Митину. И вместе с этим, где-то глубоко внутри себя, Ленка знала, что Юрка — это для нее навсегда.
Все влюбленные всегда в этом уверены. Откуда же тогда берется безответная любовь?..
Ленка долго и часто молилась. Без молитв — она их не знала и не помнила — просто рассказывала богу о Юрке: какой он хороший и просила защитить его. Рассказывала о деревенских новостях: о Лариске, Маньке и Тоське, и обязательно находила для каждой оправдание. И все люди у нее получались такие хорошие, что у Ленки по щекам текли слезы от любви к ним.
Когда Ленка пришла на вечернюю кормежку, их коровы, Келли, уже не было. От нее осталась голая грудина с единственной передней ногой, которую скотник, матерясь, пилил в запястном суставе. Тут же на бумагах лежали внутренние органы. Большое мокрое сердце почти сползло в навозный канал.
— Не смотри ты, — сказала Надька, сгибаясь под тяжестью двух двадцатилитровых бидонов с молоком, дотащила до прохода, поставила и беззлобно ругнулась: — Тишкина жизнь! — Но вместо того, чтобы разливать молоко по ведрам, села на кормушку и задумчиво смотрела на подкрадывавшегося к бидонам теленка
Моськина: — Э-эх… Бесказенная твоя душа…
Надька справилась раньше и ушла, а у Ленки дело не ладилось. Ленка тоскливо скоблила и скоблила один угол железным скребком, а под отскобленным всякий раз оказывался еще один слой слежавшегося навоза. И как это раньше у нее не доходили руки до этой клетки? Ко всем несчастьям еще и не получалось ловко уворачиваться от телячьих заигрываний, и она пару раз получила маленькими рожками в бок и в ногу.
Прибежала высокая тощая Танькина Сонька:
— Ленка, ты ведра с кривой ручкой от нас не брала?
— Они у вас все с кривыми…
— Так брала или нет?
— Нет!
— Так что голову морочишь?! — и Сонька хотела бежать дальше.
— Сонь! А у тебя платье будет? — Ленка вылезла из клетки в проход и встала, задумчиво опершись на скребок.
— Какое, блин, платье?
— Свадебное! Белое такое, с оборочками, длинное до пят и широкое, как колокол. Как в кино.
— Какое платье! — рассердилась Сонька. — Мы и справлять-то не будем, распишемся и все.
— Как? — удивилась Ленка. — А разве ты не мечтаешь о свадьбе, о платье, чтобы хоть раз в жизни быть как принцесса?!
— Принцесса! А с утра — опять в дерьмо? Уж лучше и не вылезать из него, а то потом еще противнее будет.
— Какое дерьмо? — не поняла Ленка, — ты же доярка, ты же навоз не убираешь?
— Отстань, — отмахнулась Сонька.
Ленка снова залезла в клетку, но убирать навоз дальше не хотелось. Ленка и вправду дальше свадьбы с Юркой и белого платья не задумывалась. Свадьба — и все. А то, что с утра опять придется идти на ферму, поить телят, слушать нытье Надьки, убирать дерь… навоз. Но кто-то ведь должен убирать навоз, растить телят, забивать их, делать колбасу, шинку и сервелат… У Ленки забурчало в животе: как же хочется есть! Пора заканчивать.
На телеге курил скотник, ожидая, пока она уберется в клетках, чтобы нажать на рычаг, запустить транспортер, через полчаса выключить его и уйти домой с чувством исполненного долга.
— Ленка, — позвала Таня, — помоги-ка мне телегу с зеленкой прикатить.
Ленка всегда была рада помочь Таньке, даже сейчас, когда вдруг так нестерпимо захотелось есть.