— Я у Репы спрашиваю: Репа, ну почему ты такой злой? А он мне говорит: ты где служил? В связисты попал, к чистеньким? А я по полной программе в самой говенной части портянки стирал. Че, говорит, скажешь, никогда сортир зубной щеткой не чистил? Чистил, конечно, — отвечаю. А он — вот и я чистил, и дерьмо руками убирал, и портянки вонючие за дедов стирал. А потом за меня портянки стирали. Есть она справедливость: ты, говорит, унижаешься, а потом сам унижаешь других, так же как тебя унижали, только еще больше! Он мне сказал: я через все унижения прошел, и пусть другие проходят — не сахарные, успеют еще к бабам. А сейчас я к бабам иду!
Но, с другой стороны, все, о чем он говорил, было ей близко. Понятно, но как-то сердцем, а не головой. Чувствовалось, что говорит он о важном — откровенничает с ней. Ленка даже покраснела от этой мысли. Вспомнилась бабушка:
— Бабушка говорит, есть человеческая справедливость: тебя унизили — ты унизь, а есть — божественная…
— Вот и мне кажется, че-то в Репиных измышлениях не то…
Жеребенок успокоился и семенил рядом, уткнувшись носом в кобылий бок. Точнее, Ленке в ногу.
— Люблю я их, — Юрка похлопал Мусту по шее, — за что — непонятно. Так, надо же что-то в жизни любить.
— Я тоже люблю лошадей. Даже и не знала, что я их так люблю. — Ленка на самом деле вдруг поняла, что всей душою любит лошадей, Мусту вот.
— Надо же что-то в жизни любить, — продолжал Юрка, — лес люблю, поля люблю, рыбачить один люблю на закате, но это все — не то, надо что-то живое любить, а лошади — живые… Собак своих люблю вот. Котов, правда, ненавижу… почему-то… Но собак люблю. Бобика особенно. Я его щенком из города привез… Только лошадей больше люблю…
Ленка задумалась.
— А люди? А людей — любить?
— Люди! Ёшкин кот! Люди, к твоему сведению, бывают разные. — Юрка даже рассердился и обернулся на Ленку: — Мир и без людей клевый.
— А для меня мир — это люди…
— Да за что их любить? Папаню за его вечную пьяную морду, мать в гроб свел пьянками да драками — и рад, что никто не мешает глаза заливать!
Ленка испугалась, что сказала что-то не то, но все-таки вступилась:
— Но он же твой отец, что ты так о нем… Он… это от плохой жизни, он образумится…
— Разве что перед тем, как сдохнуть.
— А хотя бы и так…
— Че ты его защищаешь вообще?! — Юрка даже остановился, и кобыла, воспользовавшись моментом, залезла в рожь.
— Я не его защищаю, — пролепетала Ленка, — я тебя успокоить хочу. Не надо ни на кого сердиться — своему же сердцу тяжело.
Юрка хотел что-то сказать, но вместо этого почему-то уставился на Ленку, не мигая.
— Что ты ходишь вокруг моего дома? Думаешь, я не замечаю? Ходит, ходит… Дура! Ну че ты, на хрен, от меня хочешь?
— Я? — сердце у Ленки оборвалось, — ничего… Я не буду больше…
— Нет, ты, блин, ходи!
— Хорошо.
— Тьфу ты, черт, — Юрка выругался, зачем-то стал тереть нос. — Зашибись! — Он бросил вожжи и отошел, и Ленка тут же испуганно спрыгнула — сползла —
с Мусты. — Я, между прочим, дерьмо! И внутри меня копни — столько дерьма, что не вычерпать!
— Ты врешь, все врешь, не говори так про себя, так нельзя!.. Я же вижу…
— Че ты видишь?
— Что ты — хороший! Ты настоящий, и сердце у тебя доброе! Только очень боишься чего-то, вот и прячешься. Только незачем тебе прятаться, потому что ты — сильный, сильнее их, на самом-то деле, но не знаешь еще этого… — бросилась объяснять Ленка, боясь, что не успеет.
— Я — добрый?! Что за бред! Фигня! — Юрка подобрал вожжи. — Покаталась, деточка, — свободна! — И ушел, резко дернув кобылу за собой.
Ленка, постояв немного, пытаясь сообразить, что произошло, помчалась к Любке.
— Люба, Люба! — Любка сидела дома и латала свитер, — что я тебе скажу!
— Что случилось-то?
Ленка скинула босоножки и примостилась на стул, подтянув коленки к подбородку. Путано пересказала подруге все события. С ее слов выходило, что Юрка на самом деле ее любит, только боится признаться.
— Ты че, не знаешь, — спросила Любка, выслушав, — что Митькина снова с Репой ходит?
— Вот! — обрадовалась Ленка, — он ее бросил, потому что на самом деле меня любит!
— Это она его бросила, потому что он ей надоел, — не обращая внимания на Ленкины восторги пояснила Любка и добавила, разглядывая свитер, — уж совсем ришкается1… А ну его, сниму манжеты вовсе. Правый совсем на липочке держится.
1 Ришкается — порется.
— Ну и ладно, — Ленка не совсем уловила разницу, — он меня любит, понимаешь?!