Резниченко явно нервничал. Он все чаще останавливался на полуслове и, быстро вытирая платком вспотевший лоб, просил дать время подумать.
- Не думать, а придумывать, - поправлял Кишкин. - Не советую. На флоте это не принято. Между прочим, можно и штатскому одеться моряком.
Этот намек особенно болезненно переживает матрос.
А когда ему заявили, что поедут на квартиру, где он снимает угол, и проведут обыск, задержанный совсем сник.
Он молча сидел, пригнув голову, безвольно положив на колени крепкие руки. В комнате на какое-то мгновение наступила тишина.
Кишкин в ожидании ответа катал по столу толстый карандаш, но не торопил матроса: сочинять новую версию ему уже поздно, в старой же подозреваемый окончательно запутался, - слишком неожиданны и весомы были улики против него.
Прежде чем заговорить начистоту, Резниченко с жадностью выпил два стакана воды, вытер ладонью губы и медленно начал:
- Когда я дезертировал с корабля, то ни о чем таком особом не думал. Решил податься в деревню, уйти в лес, смастерить землянку и ожидать установления мира. Но в наше время даже пустяковый план далеко но всегда легко выполним. Очутившись на берегу, я прежде всего столкнулся с голодом. Моя знакомая, у которой я отсиживался первое время, через три дня откровенно заявила, что в дальнейшем не может меня кормить. Я должен был или убраться на все четыре стороны, или же приносить в дом продукты хотя бы для себя, а лучше и для нее.
Переодевшись в штатское, я пошел на вокзал в надежде заработать на разгрузке вагонов. Там-то я и встретился впервые с Митькой-Джоном. Так его звали все. Фамилию и до сих пор не знаю. Дня два он присматривался ко мне, а на третий пригласил составить ему компанию по случаю "заработка". В моем положении деваться было некуда, и я принял приглашение. На квартире, куда привел меня Джон, оказался еще один человек - Федька Мальчик.
Я без труда определил, чем занимаются эти люди, но у меня не хватило силы воли отказаться от их предложения.
Слишком маленький был выбор: лесная землянка с одиночеством или новые друзья. Я избрал второе, предупредив Мальчика и Джона, что даже для запугивания никогда не возьму в руки оружия. Главарем был Федька, и он принял мои условия. Они очень рассчитывали на мою физическую силу. Так я начал снимать одежду с людей, выворачивать их карманы, ломать двери и сундуки... Но ни единого раза я не ударил свою жертву. Все убийства и избиения дело их рук. В особенности Мальчика...
Резниченко рассказывал быстро и торопливо, словно боялся, что его прервут раньше времени. Кишкин и инспектор понимали его душевное состояние и не задавали вопросов. Афонячев даже запись показаний прекратил.
Только изредка, чтобы отметить новый факт, выводил на листе несколько слов да ставил номер над каждым абзацем.
- Как-то в конце зимы, - продолжал Резниченко, - в парке нам попался один человек, бывший офицер. Сняли мы с него приличную меховую шубу, сапоги, часы золотые взяли. Тогда Федька Мальчик, по привычке, хотел расправиться с ним, чтобы не оставлять свидетелей, - у него такой закон. Офицер почувствовал, чем пахнет дело, и пошел на хитрость. А может, он и не хитрил, - просто ему нужна была рабочая сила. Он заманил нас на Большую Дворянскую, обещал дать много денег, но...
- Что "но"? - в первый раз прервал матроса Кишкин.
- Деньги он только пообещал, а дал совсем мало, зато поручил нам взорвать водопроводную станцию на Петроградской стороне.
- И вы согласились на это?
- Допустим, моего согласия там не спрашивали. Все переговоры вел Мальчик. Мы с Джоном в этом деле были сбоку.
- Когда вы узнали, что речь идет о взрыве водопроводной станции?
- После того, как я ночью побывал с Мальчиком на территории станции... Утром там начались взрывы.
- И большой куш вы за это получили? - тихо спросил начальник уголовного розыска.
- Я уже сказал: нам обещали большую сумму денег, подробно договаривался Мальчик. Но в назначенное время офицер не пришел. Тогда Джон попытался встретить его на Большой Дворянской и либо получить деньги, либо прикончить его, как это делали со всеми, на кого мы нападали. Но он не смог сделать ни того, ни другого. Офицер куда-то бесследно исчез. Квартира, на которой он договаривался с нами и давал задаток, оказалась "на крючке".
Джон постарался уйти оттуда незамеченным. А спустя несколько недель там поселились люди, ничего об офицере не знавшие.
- Лейчикова тоже они убили? - из тактических соображений Кишкин хотел показать матросу, что его он не считает убийцей.
- Одна фамилия мне ничего не говорит. Нужны подробности. Хотя, постойте... Лейчиков? Это не тот, что еще в старой полиции работал? спросил матрос испуганно.
- Тот.
- Да, это дело их рук. Мы втроем возвращались както с одного дельца. Там обошлось все тихо и без жертв.
Уверен, что заявок от пострадавших к вам не поступит.
У одной графини Мальчик позаимствовал кое-что из женского гардероба. Это был подарок для. его. новой любовницы. Идем мы по улице ночью, зашли во двор передохнуть. И вдруг этот полицейский вырос перед нами как из-под земли. Мальчику он был знаком давно: Лейчиков, как после рассказывал Федька, дважды ловил его с поличным и сажал в тюрьму. Последний раз перед самой Февральской революцией. При встрече они тотчас узнали друг друга. Оба схватились за пистолеты... Мальчик оказался проворнее, а Лейчиков замешкался и... ваших нет1 Остался лежать бедняга во дворе с простреленной головой...
Резниченко умолк и снова вытер ладонью вспотевший лоб. Носовой платок давно уже был мокрый. Кишкин тем временем написал на клочке бумаги несколько слов и пододвинул записку к инспектору. Афоничев прочитал: "Людей живо в машину" - и поспешил выйти из кабинета.
- Много на Озерном взяли? - равнодушно спросил Кишкин у матроса, когда за инспектором закрылась дверь.
- Тысяч около двадцати наличными, ну и вещички кое-какие, - тихо проговорил Резниченко, глядя в одну точку на полу.
Он заметно сник. Видимо, он надеялся, что после такого чистосердечного признания к нему проявят особый интерес, будут скрупулезно добиваться подробностей. На самом же деле ничего этого не случилось. Инспектор вышел, а начальник после одного вопроса стал мрачным и неразговорчивым. Тогда матрос заговорил сам.
Теперь речь его сводилась к одному - как можно искуснее показать мизерность своей роли в совершенных преступлениях.
- Деньги и вещи в основном на одного Мальчика идут. Вот я сейчас сижу у вас полуголодный, а он наверняка со своей Верочкой хлещет вино да читает ей романы. Это его любимое занятие после удачного дела. Нам всегда остается самая малость. Джону и то больше, чем мне. Учтите это, гражданин начальник. Он - главарь, он пользуется всеми плодами темных дел, он и отвечать втройне должен. А я...
"Да, - подумал Кишкин, - бог наградил этого человека умом не слишком щедро..."
- Ты вот что, Резниченко, - уже строго, по-деловому сказал Кишкин, сейчас назови мне точные адреса, где можно найти Мальчика и Джона, и пойдешь отдыхать до утра.
- Пожалуй, я не смогу назвать точных адресов.
- Почему?
- С парадного хода я никогда в дом к Мальчику не ходил. Он нам запрещал это делать. Проходили к нему по задворкам да подворотням. Я могу вас провести до лестницы, а там - четвертый этаж, дверь справа.
- Но они нам мргут не открыть.
- Существует пароль для входа - "Скорая помощь".
- Ишь ты, что придумали, - слегка удивился Кишкин. И тут же отметил про себя, что матрос этот не такой простачок, каким показался сначала. Не строит ли он в уме план побега? Бывает такая категория престуцников вроде "раскалываются", откровенничают, а сами тем временем думают, как удобнее улизнуть.
"Дудки! Увеличу наряд", - подумал Кишкин, собираясь на операцию.
8
В кузов старого грузовика поместилось человек пятнадцать. Резниченко усадили в кабину между шофером и Кишкиным. Матрос выглядел конченым. Он безразлично относился к окружающему, только изредка подсказывал, куда ехать. На вопрос Кишкина, что его так угнетает, коротко ответил: "Только дурак может веселиться на своих похоронах".