Проходит еще час. В городе тихо. На столе дежурного изредка дребезжит звонок телефона, но задержанных больше не приводят. Голова дежурного опять клонится вниз. Чтобы прогнать сон, он поднимается из-за стола и ходит взад-вперед по просторной комнате. За день здесь изрядно натоптали. Пол грязный до черноты, под ногами валяются окурки, горелые спички, клочья бумаги. Нетерпимый к беспорядкам, Василий Николаевич хмурится, что-то обдумывает.
- Селиванов! - кричит он камерному. - Неси шваб* ру и быстренько подмети пол, слышишь?
А Селиванов все слышит, но не отзывается. Пригрелся на мягком стуле, да и нет особой охоты браться за неприятное занятие. Наконец, после повторного напоминания, он, позевывая, неторопливо приходит в дежурную комнату. С мокрой швабры падают капли воды. Побрызгав из ведра, он приступает к уборке. Неторопливо, молча подметает. Афоничев не то чтобы чувствовал себя виноватым, но пожалел пожилого милиционера.
- Ну как там матрос, дрыхнет небось? - первым нарушает он молчание.
- Не спит, товарищ инспектор. Даже не прилег. Все время сидит на нарах, думает о чем-то.
- О чем он, по-твоему, должен думать?
- Откуда мне знать? Беспокоится о чем-то... К нам ведь за будь здоров не попадаются, - рассудительно отвечает Селиванов.
- Беспокоится? - повторяет дежурный.
- Известное дело. Попал голубь в силок...
Василий Николаевич присел за стол, задумался.
Когда Селиванов покончил с уборкой, Афоничев решительно встал и совсем неожиданно для камерного снова велел привести задержанного в дежурку.
Матрос нехотя переступил порог и злыми глазами уставился на инспектора. Не даете, мол, и ночью покоя.
- Что невесел? - осведомился, выступая навстречу, Афоничев.
- Ничего. Что ты меня, больного... - начал было матрос, но не успел договорить.
- Молчать! Здесь уголовный розыск, а не притон, и "тыкать" я не позволю! А вот шапочку нужно снимать обязательно, когда на допрос приходите...
Задержанный чуть заметно побледнел. Левая бровь приспустилась на глаз. Он медленно стащил с головы бескозырку и коротким движением руки бросил ее в самый угол на вытертую до блеска широкую скамейку. Сам же сел на стул, плотно сжимая губы. Ни на один вопрос инспектора он не ответил. Сидел, устремив тупой взгляд на массивную чернильницу.
Вскоре из приокрытой двери дежурной комнаты до камерного донесся голос инспектора:
- Уведите!
Селиванов молча увел матроса. При этом никто не заметил, что черная бескозырка осталась лежать на скамейке. Только часа в три ночи Афоничев наткнулся на нее.
Прошел в угол, взял в руки. Взгляд скользнул по золотым буквам на ленточке: "Петропавловск". Как относится к этому кораблю задержанный? А может, он и в глаза не видел его? А что, если пойти по этой дорожке: пусть расскажет все, что знает о корабле и его людях, а потом навести справки в Адмиралтействе. Если он не служил на корабле, то наверняка запутается или вообще напорет чушь несусветную...
Он повертел бескозырку в руках и собирался бросить ее на скамейку, но одна деталь была подозрительной и поразила инспектора. Сукно на головном уборе матроса было старое, изрядно вытершееся, тогда как ленточка поблескивала свежей позолотой. Открытие интересное. Не отдавая себе полного отчета в действиях, Афоничев скорее машинально, чем сознательно, сжал околыш бескозырки и приподнял ленту. Под ней оказалась другая, и тоже с надписью: "Гавриил". Дрожащими руками Василий Николаевич отдернул "Гавриила" и прочел: "Достойный".
Какое-то время Афоничев остолбенело взирал на эту вновь открывшуюся, такую нужную ему надпись, не смея поверить в успех. Затем он быстро переменил ленточки, оставив сверху ту, на которой значилось "Достойный", и помчался в соседний кабинет к ребятам. С трудом он растолкал безмятежно спавших мальчиков. Прежде чем проводить опознание, Афоничев угостил их крепким чаем.
Не выдавая секрета, сообщил ребятам, что им нужно будет взглянуть на одного задержанного матроса. При этом Василий Николаевич не сказал, что ребята еще вечером видели его.
Резниченко и не думал спать. На этот раз Афоничев сам зашел к нему в камеру. Задержанный сидел на низких нарах, опустив голову.
Однако теперь уже сомнения Василия Николаевича остались позади. Он знал, что перед ним не такой уж безобидный субъект, каким представлялся до сих пор.
- Пошли. Напутал ты там много во время допроса.
Не все сходится. Необходимо выяснить, - спокойно начал Афоничев, показывая кивком головы на дверь.
Матрос равнодушно подчинился. На этот раз он был сговорчивее и охотно устраняя "неточности" данных ранее показаний. Слушая его, нельзя было и заподозрить, что всего час назад этот человек был нем как рыба. Беседа не заняла много времени. По команде инспектора задержанный медленно встал со стула, с напускным безразличием окинул взглядом добрую дюжину протоколов, разложенных на столе, и повернулся лицом к двери. Когда он сделал первый шаг, Василий Николаевич неожиданно надел на его голову бескозырку:
- Шапочку забыли давеча.
Ответа не последовало. Резниченко потуже нахлобучил бескозырку и в сопровождении самого инспектора вышел в коридор. Ребята, посаженные там на скамейку в углу, увидев матроса, разинули рты от неожиданности.
- Он, - заявили мальчишки в один голос, когда их пригласили в дежурную комнату. Как и предполагал Афоничев, дети хорошо помнили надпись на бескозырке и по ней начинали "опознание". А теперь вспомнили и лицо матроса.
7
Во второй половине ночи в особняке на Михайловской площади закипела работа. Большую часть сотрудников сняли с засад. Других вызвали из дому. Пока люди в предчувствии настоящего дела оживленно переговаривались, начальник угрозыска вместе с Афоничевым вновь допрашивал Резниченко. Матрос, еще будучи в камере, по отдельным фразам, доносившимся из коридора, почувствовал приближение опасности. Интуиция подсказывала ему, что сотрудники угрозыска сумели добыть какую-то новую улику против него. Он внутренне готовился к борьбе, но определенно не знал, с какой стороны на этот раз к нему подступятся. Так оно и вышло. Удар оказался неожиданным.
Задержанный слегка вздрогнул и побледнел, когда Кишкин ткнул пальцем в обновленную надпись на околыше бескозырки. К такому неожиданному повороту дела он был совершенно не подготовлен и на мгновение растерялся.
- Я... да нет... как же...
- А вот все так же, - в тон ему ответил Афоничев. - Говори все начистоту, а если собьешься, мы тебе подскажем. Думаешь, зря всю ночь у нас столько людей работало?
- У вас нет доказательств против меня. Никаких абсолютно. А другую, нужную вам ленту на бескозырку вы сами нацепили. Для этого и шапку оставили в комнате после второго допроса! Вот так.
- А вам известно, что часовщика с Озерного переулка удалось спасти? Он жив, - неожиданно заговорил молчавший Кишкин.
- Как жив? - не вытерпел лобового вопроса Резниченко. Но тут же понял, что проговорился, и замолчал.
Потом провел по потному лбу рукавом и, стараясь казаться равнодушным, спросил: - Да о ком вы говорите? Я ничего не понимаю. При чем здесь Озерный переулок и какой-то часовщик? Я нигде не был, тем более никого не убивал...
- А разве мы говорили об убийстве?
Опять наступило молчание. Работники угрозыска понимали, что сейчас самый благоприятный момент для разговора.
- Мы вас и не обвиняем. Это сделали ваши дружки.
- Дружков не имею. Не успел обзавестись...