– У меня тоже к тебе вопрос. У тебя нетрадиционная ориентация?
Клара удивлённо моргнула.
– Что?
– Где твой парень? Где все твои подружки? Я тебя тоже ни с кем не видел. Растёшь как девчонка-сорванец. И даже сейчас, когда ты приехала в бассейн... – я неторопливо опустил взгляд на её купальник. Он походил на покупку в «Гудвилле». Купальник красиво на Кларе смотрелся, потому что она сама была красива. Но что-то более красивое её бы не убило. – Ты вообще не умеешь одеваться. Так почему бы тебе не удовлетворить моё любопытство: ты лесбиянка? Если да, можешь мне, признаться. Я никому не скажу.
Клара зевнула. Глазам не верю, зевнула! И начала вести себя так, словно ничего скучнее, чем разговор со мной, представить невозможно. С холодным взглядом она произнесла:
– Повзрослей!
А затем села и откинулась на расстеленное, на шезлонге полотенце.
– Нам никогда не поладить, – простонал я, глядя на неё, – ведь ты никогда не перестанешь меня бесить. Если хочешь знать, я сегодня приехал в бассейн, потому что хотел оказаться в компании – по крайней, в некой иллюзии компании, – но предпочёл бы быть один, чем с тобой.
– Ты мне солнце закрываешь, – равнодушно ответила она.
Снова застонал, на этот раз громче.
– Ты невыносима. Надеюсь, твоя молочно-белая кожа сгорит. И купи бикини. Тебе не восемьдесят, и ты не жирная, поэтому понять не могу, чего ты постоянно надеваешь эту безвкусную вещицу.
Она медленно, скучающе выдохнула.
– Это купальник моей матери, засранец. А теперь, будь добр, передвинься. Ты мне действительно солнце заслоняешь.
Первый раз в жизни потерял дар речи. Мне не удавалось победить в словесной дуэли Клару. Неудивительно, что она меня ненавидела. Когда мы виделись, я всегда заканчивал разговор какой-нибудь мерзкой фразочкой, словами, которые не мог взять назад. Ушёл, желая, чтобы между нами всё было по-другому.»
Я тёр кожу под обжигающими струями воды, стирая воспоминания. Затем очень быстро вытерся полотенцем, облачился в новый костюм и был готов к отъезду. Не заморачиваясь с сумками, потому что не знал, когда сюда вернусь, поспешил вниз.
К тому моменту, как закрыл входную дверь, прошло почти двадцать минут с тех пор, как Реджина напомнила о времени. Сбежал вниз по каменным ступеням и направился к ожидающей меня на подъездной дорожке машине. Сердце билось прямо в горле, а в голове была лишь одна мысль: «В машине ли Клара?»
В любом случае, она имела все права мира, чтобы не ехать со мной. И я ожидал, что она не поедет. Рывком открыл дверь и скользнул внутрь. И сердце моё заколотилось как бешеное.
Клара была в машине. Чёрт возьми, она была в машине.
Мы даже не посмотрели друг на друга, когда я устроился в машине. Не обменялись ни словом. Регина сообщила водителю, что можно ехать, и машина тронулась с места. Внешне был спокоен и собран, а вот внутренне... Сердце дико колотилось.
По дороге в аэропорт Реджина оповестила обо всех делах. Слушал. Отвечал. Играл роль, которую исполнял с рождения. Но сердце моё было с девушкой, сидящей напротив меня в мятом чёрном платье. Словами не описать, как был счастлив, что она едет со мной. Даже если она будет все выходные меня игнорировать... это всё равно что-то значит.
Через два часа самолёт приземлился в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди. Я заметил, что пропустил пять звонков от Мэгги. Но вместо того, чтобы перезвонить, вышел из самолёта и сел в чёрную машину, которая отвезёт нас всех в «Национальный Отель и Башню Мэддокс» на Верхней Западной. Может, перезвоню Мэгги позднее. Но она не знает о моём диком увлечении Кларой, и я действительно не готов объяснить, почему привёз с собой в Нью-Йорк её сестру.
Машина везла нас в отель. Регина продолжала рассказывать о том, как произойдёт завтрашнее открытие. Отец хотел, чтобы я в компании был универсален, поэтому уже несколько лет перебрасывал меня с проекта на проект, с хозяйственного обеспечения (неужели это действительно было необходимо?) на управленческие работы. Погрузился в «обязанности», как он это называл. И если завтрашнее открытие пройдёт гладко, ещё выше поднимусь по карьерной лестнице.
Но говорившая без умолку Реджина, похоже, не понимала, что я всю жизнь провёл в отелях отца. Знал все процедуры. Как подкрепить слова действиями. Открывал рот и из него тут же сыпались нужные слова. Харизма. Мой дедушка – Леонардо Мэддокс Старший – придумывал товарные знаки. Отец унаследовал способность. А я, Лео Мэддокс Третий, как яблоко – недалеко упал от яблони. У меня была невероятная харизма. Может с Кларой я действовал неправильно, но на других производил наилучшее впечатление.