Хелен объясняла все подробно, как человек, которому эта мысль далась нелегко. Питер даже не попытался хоть немного разбавить возникшую за столом атмосферу назидательности, понимая, что любимая жена говорит абсолютно искренне.
— Спасибо, мама. Похоже, дело трудное. По-моему, тут очень легко ошибиться.
Грейс наклонилась вперед, держа обеими руками бокал с водой.
— Не стоит беспокоиться раньше времени, дорогая. Просто доверься интуиции, даже если ее трудно поймать из-за кучи дел. Слушайте, как-то неожиданно мы все посерьезнели. Давайте прогуляемся. Придется мне со слезами вспоминать этот чизкейк, когда на следующей неделе буду взвешиваться в «Сильвер слиммерс», — в моем возрасте за каждый десерт платишь дважды.
Хелен сделала знак красавцу официанту, и они стали собираться. Потом начались неизбежные пререкания на тему, кому платить, и Грейс отпихивала руку отца от принесенного счета.
На улице мартовская погода еще не решила, какой ей быть. После долгой и нудной зимы солнце — там, где оно проглядывало, — казалось ярче, чем на самом деле. Они взялись под руки, чувствуя, что хорошо и плотно пообедали, и, щурясь от ветра, пошли вперед. У Грейс на дне сумки зазвонил телефон.
Глава 7
Обычный понедельник
Как всегда в понедельник, Голодный Пол проснулся перед самым звонком будильника, поставленного ровно на шесть. Примерно в три понедельника из четырех ему звонили с почты, чтобы вызвать поработать одну смену внештатным почтальоном вместо какого-нибудь пьяницы симулянта, поэтому Голодный Пол предпочитал вставать пораньше и быстро снимать трубку городского телефона, чтобы тот не успел разбудить родителей. Потушив вечером свет, Хелен и Питер обычно долго болтали и хихикали в постели, словно два подростка в походной палатке, так что по утрам они спали долго.
Первой мыслью Голодного Пола было прочитать, что он написал накануне, проверить, не утратилась ли за ночь свежесть придуманного. И хотя он остался доволен, ему показалось, что слова на листке ему не принадлежат. Они пришли к нему как будто из ниоткуда, без предшествующего потока идей и без последующих следов в мыслях.
Он пошел в ванную сплюнуть накопившуюся за ночь сладковатую слюну и, как всегда, помылся мягкой мочалкой, особенно тщательно потерев подмышки и область «Адама и Евы». Ему всегда было странно смотреть на себя в зеркало, ибо отражение напоминало ему, как мало он взял от мира. В одежде он, как правило, был аккуратен, особенно в форме почтальона, которая больше других его вещей напоминала костюм. Если он не заставит себя все сделать как положено, придется, наверное, надеть эту форму на свадьбу Грейс.
Спустившись, Голодный Пол на минутку сел и сидел так без движения, прислушиваясь к тишине. В ушах у него стоял какой-то высокочастотный тихий звон, который в обычное время был едва уловим и становился заметен только в такие моменты. Было непонятно, возник ли этот шум в голове из-за того, что он в своей комнате много лет пользовался наушниками, или же это был звук отсутствовавшего движения. Музыка окружающего пространства.
Он предполагал, что в мире есть множество людей, никогда не слышавших этот звук. Людей с беспокойными жизнями и еще более беспокойным сознанием. В саду раскачивались на ветру пустые кормушки для птиц, поэтому он взял из углового шкафчика комочки жира и пачку семечек разных видов, зная, что не сможет спокойно завтракать, пока не позаботится о птицах. В это время года они становились прожорливыми, их упругие тельца переполняло стремление к размножению. Зяблики, синицы, скворцы, кольчатые горлицы, сороки и серые вороны — все клевали из кормушки по очереди, в соответствии со своим местом в птичьей иерархии. Более крупные птицы поначалу казались ему нахальными узурпаторами, но потом он понял, какую услугу они оказывают птичкам поменьше, давая понять, что территория безопасна и поблизости нет хищников. Маленькие птички очень пугливы, и на то у них имеются все основания. По правде сказать, Голодный Пол не был орнитологом-любителем, который знает, как правильно наблюдать за птицами. Ему нравилось смотреть на них, определять их вид и чувствовать себя частью их жизни, но при строго орнитологическом наблюдении его не устраивал подход, свойственный коллекционеру: эти бесконечные галочки в списках и восхищение перед необычным экземпляром в противовес обычному. Для него птицы составляли часть природы, такую же, как и он сам, и они по-родственному были ему дороги и интересны.