Очевидно, что если Иисус действительно выполнял роль «Умирающего Бога», то согласно традиции чего-то здесь недоставало. Далее она продолжает:
«В роли умирающего и воскресающего Спасителя его нельзя воспринимать как одиночку. Такие боги никогда не были одни… Вы не можете представить себе Осириса без Исиды, или Аттиса без Кибелы».[119]
Критики говорят, что Иисус не мог играть роль умирающего бога, поскольку у него не было соответствующей богини. Он был, утверждают они, уникален в своей подлинной божественности и не нуждался в женщине, чтобы разделить эту божественность с ней. Ну, а если у него все же была женщина? Разумеется, была: знание об этом тайно передавалось «еретиками» из поколения в поколение. «Исидой» Иисуса была Мария Магдалина.
Египтяне обращались к своей царице Исиде: «Царица богов… ты, женщина в красном… хозяйка и распорядительница гробниц…».[120] Магдалину традиционно изображают в красных одеждах, что считается признаком того, что ее считают «прелюбодейкой». А между тем именно Магдалина возглавляла церемонии в гробнице Иисуса.
Поймите это, и многое из того, что было утеряно, намеренно сделано неясным и искажено, встанет на свое место, включая истинную природу того, что можно назвать подлинным христианством.
Несмотря на первое впечатление, Женское Начало в Евангелиях присутствует — по меньшей мере в оригинале. Вот знаменитые первые слова Четвертого Евангелия: «В начале было Слово и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Хотя концепция Слова («Логос») заимствована у неоплатоника еврейского философа Филона Александрийского, современника Иисуса, в этом — от Иоанна — варианте она недвусмысленно выглядит концепцией Женского Начала. Логос — термин мужского рода, но, как ни парадоксально, концепция, стоящая за ним, женская. Нет сомнения, произошла некоторая путаница, когда в Евангелия включали заимствования из источников — и позднее мы осознали значение настоящего происхождения этого пассажа.
Фраза «… и Слово было у Бога» есть радикально изменяющий начальный смысл перевод, но столь удобно устраняющий неуместные толкования. В оригинале использованы греческие слова «pros ton theom, что буквально переводится как «идущий к Богу» и означает мужчину, ищущего единения с женщиной. Джордж Виттершейн дает следующее толкование:
«… мы можем использовать даже слово «эротика» для описания жажды единения, позволяющего преодолеть одиночество.
Ключом ко всему… было взаимное влечение между мужчиной и женщиной, которое аналогично… влечению между Словом и Богом».[121]
И точный перевод первых строчек Евангелия от Иоанна звучит так:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1.1.).[122]
Следовательно, Слово было силой, четко отделенной от Бога. Знаменательно, что обычно считается, что Слово и Святой Дух есть одно и то же, хотя термин, обозначающий Святой Дух, недвусмысленно женский. А именно — София.[123]
Концепция, заключенная в этих строчках, явно не еврейская. Но зародилась она, конечно, не в первые годы распространения «новой» религии — христианства. Американский антрополог и профессор истории религии Карл Лакерт, который составил капитальный труд по египетской религии и ее влиянию на последующие теологические и философские концепции, не сомневается в истинном происхождении этой концепции, когда пишет:
«…во всей религиозной литературе так называемого эллинистического периода не встретишь лучшей формулировки, в которой заключена вся древняя ортодоксальная египетская теология, чем пролог к Евангелию от Иоанна».[124]
Десмонд Стюарт в книге «Иностранец» утверждает, что Иисус вырос, если и не был рожден, в Египте. Однако он тем не менее мог быть евреем, поскольку в те времена в Египте было много больших, процветающих еврейских общин. Стюарт указывает, что многое в Иисусе, начиная с отсутствия галилейского акцента до характерных особенностей его притч, говорит о египетском воспитании. И, разумеется, в Новом Завете рассказывается, что Мария, Иосиф и младенец Иисус бежали в Египет, чтобы уйти от гнева Ирода. Помимо эпизода, в котором Иисус спорит со старейшинами в Иерусалимском Храме в возрасте двенадцати лет, нет никаких иных упоминаний о его жизни в молодости. Однако и этот эпизод явная выдумка, поскольку Мария и Иосиф высказали сомнение в божественности Иисуса — сразу после истории чуда его рождения, о которой они — если не они, то кто — должны были бы знать! Поэтому ничего достоверного об Иисусе от младенчества до зрелого мужчины в канонических Евангелиях не сказано. Где он был раньше? Почему замалчивается его детство и юношество? Если он был в другой стране и связан с другой культурой, авторы, видимо, сочли неуместным упоминать об этом, но, вероятнее всего, не были достаточно знающими и талантливыми, чтобы выдумать целый ряд эпизодов для заполнения пробела.
Другие источники подтверждают эту точку зрения. В священной книге евреев Талмуде не говорится, что Иисус был галилеянином или пришел из Назарета, но догматически заявлено, что он пришел из Египта.[125] Более того, еще более показательно то, что в Талмуде прямо утверждается, что причиной ареста Иисуса было обвинение в колдовстве, что он был посвящен в тайны египетской магии. Это утверждение было также главным в книге Мортона Смита «Иисус волшебник» 1978 года. В ней он выдвинул предположение, что такие чудеса, как превращение воды в вино и хождение по воде, были столь же употребительной частью репертуара египетских фокусников, как индийский трюк с веревкой, исполняемый восточными факирами.
Смит приводит много примеров того, что чудеса, творимые Иисусом, похожи на волшебные заклинания и заговоры, найденные в папирусных текстах, а также установлено подобие жизни и работам знаменитого мага Аполлона (более молодой современник Иисуса) и Симона Волхва. И о том и о другом ходила слава, что они обладают способностями почти такими же, как у Иисуса. Христиане могут сказать, что сложившийся образ Иисуса как оккультиста возник только из-за неправильного понимания доверчивых народных масс: его чудеса были на самом деле даром Святого Духа. Однако такая интерпретация является столь же субъективной, как и противоположная, и аргументов в ее пользу несколько меньше. Мортон Смит привлек наше внимание к главному парадоксу христианства:
«…мы должны считаться не только с учением, которое пытается снять с Иисуса клеймо мага и волшебника, но также с тем, что принесло ему славу великого волшебника».[126]
В греко-римском мире было много странствующих волшебников — магов, — пользовавшихся большей или меньшей известностью во времена Иисуса, и обычной частью их репертуара было исцеление и экзорцизм (изгнание бесов), чем сейчас, помимо других, занимаются индийские святые и шаманы вуду. (Было ли исцеление настоящим, вопрос спорный, но изумление толпы было бесспорным, и распространяющиеся слухи многократно укрепляют репутацию чудотворцев.)
Смит предположил, что термин «Сын Бога», который всегда озадачивал теологов и ученых, занимающихся изучением Нового Завета, поскольку в иудейской религии нет такого прецедента и эта концепция не связана с представлением о Мессии, заимствован из греко-римско-египетских культов.
Чудо превращения «воды в вино» на свадьбе в Кане подозрительно напоминает описание церемонии в честь Диониса, проводившейся в Сидоне, причем вплоть до слов, использованных в описании.[127] А Дионис в эллинистическом мире недвусмысленно ассоциировали с Осирисом.[128] Смит также цитирует два египетских магических текста, в которых описывается аналог евхаристии (причастия), ритуального вкушения хлеба и вина, столь священного для христиан обряда: по их мнению, это уникальный ритуал, введенный Иисусом и присущий только христианской религии. Смит говорит (выделено им):
121
George Witterschein, Введение к Gaus (перевод), The Unvarnished New Testament, p. 15–16.