Распятие было наиболее мучительной казнью из всех известных потому, что жертвы умирали несколько дней. В этом и был смысл распятия. В таком случае зачем распинать в Палестине кого-то в пятницу, если известно, что на закате солнца того же дня человек будет снят с креста живой или мертвый?
Несомненно, был суд и было распятие. Но выглядит это так, что Иисус и его узкий круг приближенных, включая семью из Вифании, намеренно организовали события так, чтобы исполнился их собственный план. Хью Шонфилд в книге «Давний заговор» изящно и убедительно объясняет, как это произошло, но не говорит почему, если Иисус готовился стать Мессией, он выбрал распятие, поскольку такая позорная смерть никогда не была предназначена для столь долго ожидаемого еврейского героя.
А заготовленный сценарий простирался гораздо дальше ареста и распятия Иисуса. В Евангелии есть аномалии, вызывающие печальные подозрения. Время, отпущенное на распятие Иисуса, было, как показано, заметно укорочено, и нам говорят, что ворам римскими воинами был нанесен coup de grace — «удар милосердия», чтобы они умерли до субботы, Иисус же избавил их от этих трудов, когда умер перед закатом солнца. Многие выдвигали предположение, что ему, должно быть, дали сильный наркотик на губке, когда он висел на кресте, чтобы он выглядел как покойник. В этом случае следует предположить, что заговорщики подкупили стражников, чтобы они отвернулись. Эти признаки позволяют предположить, что суть заговора была в циничном спектакле: распятие было наиболее удобным средством публично объявить о смерти, при этом любое возвращение к жизни будет расценено как чудо.
Но чего надеялись достичь заговорщики этим тщательно подготовленным — и рискованным — приемом? В конечном итоге, как мы видели, распятый преступник никогда не мог быть признан Мессией: для евреев Мессия не может быть казнен, для них он не может вернуться из мертвых. Такого толкования их ожиданий просто не существовало.
Следовательно, план был составлен не в еврейских традициях. Но он вполне соответствует нееврейской концепции умирающего и воскресающего бога, которая лежит в основе великих культов таинств. Евреи не имеют с этим ничего общего: для них существует только один бог, и немыслимо, чтобы он был частью культа, имеющего отношение к кровопролитию: все, связанное с кровью и могилами, они считали нечистым и мерзким. А в странах Среднего Востока и Средиземноморья того времени многие поклонялись таким богам.
Преувеличить утверждение, что история смерти и воскрешения Иисуса не была явлением уникальным для того времени, невозможно. В контексте распространенности культов умирающего бога он явно рассчитывал на то, что его будут ассоциировать с одним из них. Но с кем из них? И чего он хотел добиться, осуществляя свой мучительный, опасный и дерзкий план?
Как мы видели, слова Иисуса на кресте можно интерпретировать как «Гелиос! Гелиос! (О Солнце! О солнце!)». Смерть Осириса традиционно представлена символом черного солнца — иными словами, исчезновением света, которое можно по меньшей мере приравнять к словам Иисуса «О солнце! О солнце! Почему ты оставляешь меня?».
Это явно выглядит так, будто в ту далекую пятницу Иисус испытывал на себе историю Осириса.
Если подвергнуть сомнению христианскую концепцию реальной смерти и воскрешения Иисуса, то возникает множество вопросов, на которые нет ответа. Например, в каком состоянии его сняли с креста — был ли он помещен в гробницу в коме или просто ранен, но в сознании? Оставил ли он, как полагают некоторые, Палестину и отправился путешествовать в дальние страны, такие как Индия? И что произошло в его отношениях с Марией Магдалиной, поскольку она, по всей видимости, уехала во Францию без него? Какова бы ни была правда в этом деле, Иисус Евангелий после воскрешения из истории исчезает.
Евангелия, по сути, распадаются после обнаружения пустой гробницы. Рассказ Нового Завета о явлении воскресшего Иисуса своим ученикам и предполагаемое вознесение на небо — беспомощная путаница — несостоятелен даже как миф. Разумеется, нехристиане схватились за этот клубок историй, как за доказательство того, что все сфабриковано, и мы не можем не согласиться с этим. Но несмотря на эту кашу, как указывает Хью Шонфилд, истоки одного эпизода прослеживаются совершенно четко: воскресший Иисус встречает двух учеников по дороге в Эммаус — это взято из произведения Апулея «Золотой осел»,[136] где фигурируют мистерии Исиды.
Хотя концепция будущего телесного воскрешения является частью иудейских верований, то, что случилось, явно не отвечает иудейскому мышлению. Традиционно считается, что все праведные воскреснут в конце времен; Иисус своим примером опроверг этот план — он вернулся к жизни, когда все его приверженцы все еще покоятся в своих гробницах. Затем он вознесся на небо, не оставив после себя телесных останков, хотя обещал, что дух его всегда пребудет с его приверженцами, — это постоянное духовное присутствие было одной из главных причин, почему юная христианская религия оказалась столь привлекательной для римского мира и почему она до сих пор притягивает к себе миллионы сердец и умов.
По словам Карла Лакерта, современные комментаторы, признавая, что концепция постоянного духовного присутствия Иисуса явно не иудейская, не выдвинули каких-либо идей о ее истинном контексте и происхождении. Откуда же она появилась?
Проведя глубокий анализ, Лакерт[137] неоспоримо доказал, что двойную концепцию уникального воскрешения Иисуса и его постоянного духовного присутствия можно проследить по египетской теологии. Как он объясняет, древняя египетская теология:
«…сделала возможной веру в то, что Сын Бога восстанет из мертвых… и тем самым вернется к Отцу. Вот почему перед тем, как он окончательно возносится на небо, можно увидеть явление (призрак) Христа… Вполне отвечает египетской логике и понятие, заключающееся в том, что Иисус Христос, вернувшийся к Отцу, тем не менее остается вечно пребывающим со своими последователями».
Мы видим, что эти концепции, являющиеся догмами в христианской религии, — считавшиеся в течение долгого времени доказательством уникальности и божественности Иисуса — не появились на свет из его жизни и учения окончательно сформулированными. Не являются они также и некой еретической ветвью иудаизма, чем так часто объясняют их происхождение.
Концепция воскрешения отдельного человека и вечной жизни духа в загробном мире пришла из Египта: там она была признана как непреложный факт. А понятие постоянного присутствия духа после смерти прямо заимствовано из верований, связанных со смертью фараона, который, согласно поверьям, продолжал руководить народом из невидимого мира.
Мы видели, как переломные моменты жизни Иисуса соответствуют истории Осириса и как Мария Магдалина идет по следам Исиды. Но в этом контексте следует отметить еще один важный момент.
Образ Осириса явно соответствует сознательному исполнению Иисусом его роли — смерть в пятницу, похороны, организованные «Исидой», и возвращение к жизни через три дня — это воскрешение стало возможным благодаря волшебству богини. То, что ее роль не была вспомогательной, нельзя не подчеркнуть еще раз.
Исиду считали Творцом. Как сказано в египетской рукописи: «В начале была Исида, Старейшая из Старых». Она была богиней, от которой пошло все и традиционное обращение к ней «… ты, созидательница всех хороших вещей». Но более того, Исида — не Осирис — была первым Спасителем. О ней Аристид, посвященный ее мистерий, писал как о «Свете и другом, невыразимом словами, что ведет к спасению», а Апулей обратился к ней с такими словами: «О ты, Святая вечная Спасительница человечества… ты, дающая свет солнцу… ты, попирающая ногами смерть».[138]