«Это изображение всякому, кто хотел бы видеть, до какой степени искусство может подражать природе, дает возможность постичь это наилегчайшим образом, ибо в нем воспроизведены все мельчайшие подробности, какие только может передать тонкость живописи. Поэтому глаза имеют тот блеск и ту влажность, какие обычно видны у живого человека, а вокруг них переданы все те красноватые отсветы и волоски, которые поддаются изображению лишь при величайшей тонкости мастерства. Ресницы, сделанные наподобие того, как действительно растут на теле волосы, где гуще, а где реже, и расположенные соответственно порам кожи, не могли бы быть изображены с большей естественностью. Нос со своими прелестными отверстиями, розоватыми и нежными, кажется живым. Рот, слегка приоткрытый, с краями, соединенными алостью губ, с телесностью своего вида, кажется не красками, а настоящей плотью. В углублении шеи при внимательном взгляде можно видеть биение пульса. И поистине можно сказать, что это произведение было написано так, что повергает в смятение и страх любого самонадеянного художника, кто бы он ни был».
Исследователи обращают внимание на ряд неточностей, встречающихся в словах Вазари. Тем не менее они отражают ту восторженность, с которой современники Леонардо принимали «Мону Лизу».
Леонардо создавал «Джоконду», когда его художественное мастерство достигло пика. Женщина нарисована на фоне необычного пейзажа, словно увиденного через призму воды, подчеркивающего ее нежный образ. Изображение словно окутано дымкой, создающей эффект воздушности и легкости. Особенностью «Моны Лизы» является фотографическая передача мельчайших деталей: влажные блестящие глаза, бархатные ресницы, кажущиеся настоящими нос и губы, пульс, трепещущий в ложбинке на шее. В изображении нет ни одной прямой линии или угла — все элементы плавно переходят друг в друга. Лицо кажется потрясающе живым. При взгляде на него возникает ощущение, что в любой момент женщина может засмеяться или заговорить со зрителем. Взгляд буквально приковывается к портрету, хочется разглядывать его снова и снова.
Джоконда (Мона Лиза). 1503–1519 годы. Масло, тополиная доска. 76,8x53 см. Лувр (Париж, Франция).
Джоконда (фрагмент).
Об улыбке Джоконды Зигмунд Фрейд писал: «Кто представляет картины Леонардо, у того всплывает воспоминание о странной, пленительной и загадочной улыбке, затаившейся на губах его женских образов. Улыбка, застывшая на вытянутых, трепетных губах, стала характерной для него и чаще всего называется „леонардовской“. В своеобразно прекрасном облике флорентийки Моны Лизы дель Джоконды она сильнее всего захватывает и повергает в замешательство зрителя. Эта улыбка требовала одного толкования, а нашла самые разнообразные, из которых ни одно не удовлетворяет. <…> Догадка, что в улыбке Моны Лизы соединились два различных элемента, рождалась у многих критиков. Поэтому в выражении лица прекрасной флорентийки они усматривали самое совершенное изображение антагонизма, управляющего любовной жизнью женщины, сдержанности и обольщения, жертвенной нежности и безоглядно-требовательной чувственности, поглощающей мужчину как нечто постороннее. <…> Леонардо в лице Моны Лизы удалось воспроизвести двоякий смысл ее улыбки, обещание безграничной нежности и зловещей угрозы».
Считается, что подобного эффекта Леонардо достиг за счет использования приема сфумато, которым он в совершенстве овладел ко времени написания картины. В 2010 году группа ученых под руководством Филиппа Уолтера провела рентгенологический анализ «Моны Лизы» и получила невероятный результат: выяснилось, что на портрете нет следов мазков кистью или пальцами. Леонардо писал ее слоями, толщина которых не превышала 0,002 мм, то есть 2 мкм. Общая толщина слоев, нанесенных на полотно, составляет всего 30–40 мкм.
Наибольшее восхищение на протяжении нескольких веков вызывает улыбка Моны Лизы, а точнее, намек на нее. Как писал в 1934 году известный советский искусствовед В. Н. Лазарев в монографии «Жизнь и творчество Леонардо да Винчи», «тысячу раз прав был тот художественный критик, который указал на бесполезность расшифровки этой улыбки. Ее сущность заключается в том, что здесь дается одна из первых в итальянском искусстве попыток изобразить естественное психическое состояние ради него самого, как самоцель, без каких-либо привходящих религиозно-этических мотивировок. Тем самым Леонардо сумел настолько оживить свою модель, что в сравнении с ней все более старые портреты кажутся как бы застывшими мумиями».