Вначале вода несется стремительно и неудержимо, а потом, встретив преграду — лодыжки Иисуса, — образует круги и воронки, прежде чем продолжить движение. Выписывая эти точно подмеченные водовороты и по-научному верно изображая мелкие волны, Леонардо наслаждается своим любимым узором, который будет воспроизводить всю жизнь: это спирали, встречающиеся в природе. Локоны, ниспадающие на шею его ангела, похожи на каскад воды, словно река перетекла через его голову и превратилась в волосы.
В центре картины помещен настоящий водопад. И на картинах, и на рисунках в записных книжках Леонардо еще множество раз будет изображать воду, которая низвергается в водоем или поток и там закручивается буйными спиралями. Иногда это строго научные изображения, а порой от них веет мрачными фантазиями. Здесь падающая вода кажется блестящей. Она образует брызги, которые резвятся вокруг водоворотов, совсем как щенок Товия.
Начиная с «Крещения Христа», Верроккьо из учителя Леонардо превратился в его соавтора. Он уже помог Леонардо овладеть скульптурными основами живописи, прежде всего умением придавать предметам рельефность, а также правдиво изображать тело в движении. Но теперь Леонардо, научившийся писать тончайшими слоями масляной краски — прозрачными и призрачными — и к тому же наделенный необычайной наблюдательностью и воображением, поднимал живопись на принципиально иной уровень. И горизонт в дымке, и тень под подбородком ангела, и вода у ног Христа — все это ясно говорит о том, что Леонардо совершенно по-новому понимает стоящую перед художником задачу — преображать и передавать наблюдаемый им мир.
«Благовещение»
Помимо работ, выполненных в соавторстве с Верроккьо в 1470-е годы, Леонардо, перешагнув порог двадцатилетия и по-прежнему оставаясь при мастерской, создал самостоятельно по меньшей мере четыре картины: «Благовещение», два небольших молитвенных изображения Мадонны с младенцем и новаторский портрет молодой флорентийки Джиневры Бенчи.
11. «Благовещение» Леонардо.
Благовещение — момент, когда архангел Гавриил возвещает Деве Марии, что ей суждено стать матерью Христа, — один из любимейших сюжетов живописи Возрождения. Леонардо поместил это событие в огражденный сад великолепного загородного поместья, где Мария сидит за книгой (илл. 11). Несмотря на смелость замысла, в этой картине столько изъянов, что авторство Леонардо иногда даже ставилось под сомнение. По мнению некоторых экспертов, это произведение — плод неудачного сотрудничества с Верроккьо и другими художниками его круга[106]. Однако целый ряд признаков указывает на то, что главным, если не единственным, автором этой картины являлся все-таки Леонардо. Он выполнил предварительный эскиз рукава Гавриила, а сама картина ясно свидетельствует о том, что кое-где масляная краска наносилась пальцами, как любил делать Леонардо. Если внимательно присмотреться, то на правой руке Девы Марии и на листьях в основании аналоя можно заметить пятна, оставленные кончиками пальцев художника[107].
К сомнительным элементам картины относится громоздкая стена, ограждающая сад: она показана как будто с несколько более высокой точки обзора, чем остальные части картины, и к тому же она перебивает зрительную связь между указующими перстами ангела и приподнятой рукой Марии. Проем в ограде показан под каким-то странным углом, отчего кажется, что он виден справа, а сама ограда плохо стыкуется со стеной дома. Одежда, покрывающая колени Девы Марии, выглядит излишне жесткой, как будто Леонардо немного переусердствовал, работая над эскизами драпировок, а из-за странной формы кресла, на котором сидит Мария, кажется, будто у нее не два, а три колена. Неподвижная поза придает ей сходство с манекеном, и это впечатление лишь усиливает застывшее, ничего не выражающее лицо. Плоские с виду кипарисы получились одинаковой величины, хотя тот, что изображен справа, рядом с домом, кажется ближе к нам, — а значит, его следовало сделать более крупным. Веретенообразный ствол одного из кипарисов вырастает как будто прямо из пальцев ангела, а ботаническая точность, с какой выписана белая лилия в руке ангела, контрастирует с обобщенной (и нетипичной для Леонардо) трактовкой других растений и трав[108].
106
См., например, Cecil Gould,