Для многих новые дворцы символизировали новую, бездушную монументальность. Они были громадными, заслоняющими солнечный свет, лишающими средневековую Флоренцию присущей только ей уютной атмосферы. Более двадцати домов было снесено, чтобы освободить место для палаццо Медичи. Дом сера Пьеро на виа делле Престанце, первое флорентийское жилище Леонардо, постигла та же судьба – позднее его снесли при строительстве грандиозного палаццо Гонди.[113] Дворцы стали фасадом флорентийской политической и социальной власти. С этим миром соприкасался сер Пьеро, оказывавший нотариальные услуги Медичи и другим знатным семьям города. Он мог войти в эти двери, но для его сына-подростка – незаконнорожденного, провинциального, необразованного – они были закрыты. Власть и богатство – вот что было священным для жителей Флоренции. «Во Флоренции, – говорит один из персонажей пьесы Макиавелли «Мандрагора», – если у тебя нет власти, даже собаки не станут лаять тебе в лицо».[114]
В 60-х годах XV века власть находилась в руках семейства Медичи, их союзников и друзей. Когда в 1464 году Козимо де Медичи умер, Синьория официальным декретом присвоила ему титул Pater Patriae, тем самым признавая за семьей династические права, хотя и не провозглашая их официально. Медичи правили Флоренцией de facto: они расставляли на ключевых постах своих сторонников, а в банковском деле им не было равных.[115] Сыну Козимо, Пьеро (известному под прозвищем Иль Готтозо – «Подагрик»), к моменту смерти отца было около пятидесяти. Не отличавшийся здоровьем, с головой ушедший в книги Пьеро не пользовался популярностью и не имел навыков политической борьбы. Его решение собрать грандиозные суммы, ссуженные банком Медичи, породило тревогу в городе. Общество раскололось на фракции, получившие название Поджио и Пьяно, то есть Холм и Равнина. Сторонники противостоящей Медичи фракции, во главе которой стоял богатый и вспыльчивый Лука Питти, называли себя del poggio. Это название было связано с высоким холмом на южном берегу Арно, где был построен дворец Питти. Те же, кто сохранил верность Медичи, назывались del piano. После попытки переворота в 1466 году главари Поджио были изгнаны. Они получили военную поддержку в Венеции и всегда были готовы напасть на Флоренцию. В июле 1467 года возле Имолы произошло военное столкновение. Вот на таком фоне протекали первые флорентийские годы Леонардо. Обаятельный, харизматичный сын Пьеро, Лоренцо, уже был готов расправить крылья. Он взял власть в свои руки в 1469 году в возрасте двадцати лет.
В условиях подобной нестабильности со стороны сера Пьеро было весьма предусмотрительно переключиться на оказание нотариальных услуг городским религиозным институтам, менее подверженным политическому влиянию. Он наладил связи с несколькими монашескими орденами, в том числе с августинцами Сан-Донато и женским монастырем Святой Аннунциаты. Впоследствии для этих монастырей стал работать и его сын.[116]
Принято считать, что прибытие во Флоренцию стало переломным моментом в жизни Леонардо – деревенский паренек неожиданно окунулся в роскошь и эмоциональную насыщенность большого города. Однако вполне возможно, что он бывал здесь и раньше. Мы не знаем (хотя такое предположение часто делается), сразу ли после приезда Леонардо поступил в мастерскую Верроккьо. Можно предположить, что учитель математики, о котором упоминает Вазари (тот самый, которого мальчик бомбардировал неожиданными вопросами), был флорентийцем, нанятым сером Пьеро, чтобы тот подготовил сына к карьере помощника нотариуса.[117] Теоретически незаконнорожденность не позволяла Леонардо стать нотариусом, но почему бы ему хотя бы не помогать отцу. Ранние записи Леонардо, со старательно выведенными завитками, явно можно считать «нотариальными».
Контора сера Пьеро находилась в нескольких минутах ходьбы от дома. Раньше в этом помещении находилась лавка торговца тканями. Мы знаем даже то, как была обставлена контора (благодаря арендному соглашению): «стойка, пригодная для работы нотариуса». В соглашении сказано, что помещение находилось «напротив входа во дворец правителя города», другими словами, напротив Барджелло.[118] По-видимому, это был один из полуподземных магазинов, расположенных внутри древних римских стен ниже церкви Ла Бадия, где сегодня можно увидеть закусочную «Ла Бадия» и ювелирный магазин Фантини. Улица, которая сейчас является частью виа дель Проконсоло, тогда называлась виа де Либраи (улицей книготорговцев). Рядом с ней находился Канто де Картолаи (Угол торговцев бумагой). Соседи поставляли серу Пьеро все необходимое, так как работа нотариуса была связана с записями, заверением счетов и официальными уведомлениями. Занятие – и ментальность – отца оказало огромное влияние на Леонардо. Неудивительно, что после него осталось такое множество записей, горы бумаги, на которой он фиксировал собственные разнообразные отношения с окружающим миром.
115
Обвиненный в том, что он продвигает своих сторонников в политическую власть, Козимо отвечал: «Достойным человека делают всего два локтя алой ткани» (то есть столько, сколько требуется на
116
Cecchi 2003, 123–124; сер Пьеро регулярно пользовался и другими религиозными фондами – Ла Бадия Фиорентина и Санта-Аполлония.
117
Vecce 1998, 33. Вазари также упоминает о том, что Брунеллески был сыном нотариуса. Отец хотел, чтобы сын продолжил его дело, и «тревожился» из-за того, что тот не проявлял подобных склонностей. Вазари пишет: «Однако, видя, что сын постоянно занимается искусными выдумками и ручными изделиями, он заставил его выучиться считать и писать, а затем приписал его к цеху золотых дел, с тем чтобы тот учился рисовать у одного из его друзей». Примерно такой же путь пятьюдесятью годами позже прошел и Леонардо.
118
G. Calvi, RV 13 (1926), 35–37. Арендное соглашение датируется 25 октября 1468 года. Все деньги были внесены в Ла Бадию. В 1472 году сер Пьеро выбрал эту церковь в качестве семейной усыпальницы (Beltrami 1919, no. 6). В 1504 году его здесь и похоронили.