— Во повезло! — ликует Вальдек. — Увидим льва, увидим клоуна Августа!..
— Выходит, до вечера, — прощается с дядей пан Вацек. — Не забудьте: представление начинается в семь. Так что не опаздывайте.
Значит, в семь — цирк. Но до семи, до вечера, ещё так долго. Сейчас только двенадцать, и с того места, где стоит повозка циркачей — жилище пана Вацека, слышен звук трубы: краковский хейнал[1].
Дядя сверяет часы.
— Пока, Вацек, до вечера!
— До вечера… — повторяет Леонек. Он идёт за дядей, ещё раз оглядываясь на клетку со львом.
А там точно солнце мерцает — это лев вышагивает, трётся о прутья и уже не бьёт хвостом: та-ра-тах! — а словно бы машет Леонеку на прощание.
И вот уже улица, клетки со львом уже нет, только дома, дома, один за другим, близко-близко друг к другу, высокие, тесной толпой, неба над ними не видать.
«Всё небо вымостили в этом городе домами, что ли?» — думает Леонек.
И про льва думает, потому что лев, хотя и остался в клетке, из головы никак не выходит, так и кружит, так и кружит в его мыслях, как по клетке своей кружил
Льву не скажет ни один мальчишка:
«Ты трусишка!»
Ехать в электричке не боится,
В лифт садится.
То сквозь пламя прыгнет, то ныряет
В воду с маха.
То по тёмной лестнице шагает
Он без страха.
Но отвага не приходит сразу.
По заказу.
Был и он
ребёнком, львёнком, крошкой
И — немножко
Трусил, опасаясь с непривычки
Электрички,
Лифта, переулков, перекрёстков,
Злых подростков.
Пуще всех двоюродного брата
Он боялся.
Брат над крошкой львёнком
нагловато
Насмехался.
Безответно досаждал бедняге
Брат, бывало.
Потому что в малыше отваги
Было мало…
Очень непросто идти по улице, когда лев не выходит у тебя из головы. Вот и Леонек То наткнётся на кого-нибудь, то спотыкается. Наконец, дядя просит, чтобы Вальдек взял Леонека за руку.
— Да что я — нянька? — сердится Вальдек и шипит над ухом у Леонека: — Приехал в гости овечий хвостик! Верёвочки не хватает! Надо бы тебя привязать за верёвочку да вывести на травку. Чтобы пасся, а не гулял по городу, эх ты, деревня! Стоит только тебя увидеть, сразу ясно — деревня!
Кончится это мучительство когда-нибудь или нет?
Хорошо, по крайней мере, что дома кончились. Снова над головой полно неба, почти столько же неба, сколько в деревне, хотя под ногами не трава, а площадь, выложенная каменными плитами.
А на площади дети. Кто на корточки присел, кто на коленях, кто лежит, как кому удобней, наклонились над плитами, перемазались цветными мелками.
— Девочки и мальчики, дети-рисовальщики! — кричит в рупор стоящий на возвышении толстяк. — Все сюда! Кто хочет принять участие в конкурсе на лучший рисунок, прошу подойти ко мне за мелом. Беги, милок, бери мелок! Победители получат сладкие призы. Будете молодцами, одарим вас леденцами. Девочки и мальчики, оближете пальчики! Ко мне, юные художники! Мы рисуем на улице!
— Почти каждое воскресенье тут проводятся конкурсы на самый красивый рисунок, — говорит дядя Леонеку и подталкивает его в сторону толстяка с рупором. — Иди! Вальдек уже побежал. Возьми у этого пана мелок, что-нибудь нарисуешь, может, и тебя наградят.
— На соседа не глядите, а рисуйте что хотите! — кричит толстяк.
— Иди же, Леонек, не бойся! — уговаривает дядя. — Можешь деревню свою нарисовать, лошадей, коров…