«Мне посчастливилось родиться, вырасти, получить трудовую закалку в рабочей семье, в большом рабочем поселке. Одно из самых ранних, самых сильных впечатлений детства – заводской гудок. Помню: заря только занимается, а отец уже в спецовке, мать провожает его у порога», – так начинаются «воспоминания» Брежнева «Жизнь по заводскому гудку»49. Для «узаконения» его образа в качестве секретаря парторганизации чрезвычайную важность имело происхождение из рабочих. Но так как из метрической книги была вымарана запись о рождении Брежнева, то имеют место различные умозрительные построения о его подлинном происхождении. Среди них можно встретить утверждение, что он был усыновленным польским ребенком, и другое, в соответствии с которым он происходит не из рабочей, а из мелкобуржуазной семьи. Директор Музея истории Каменского, Наталья Буланова, предполагает, что метрическая книга подверглась чистке, чтобы не обнаружился факт крещения Брежнева, который мог оказаться серьезным изъяном в его «чистой пролетарской» биографии50.
С 1915 г. Брежнев учился в местной гимназии, что было преимущественно правом сыновей управленцев, инженеров и служащих, и это послужило почвой для слухов о его непролетарском происхождении. В «воспоминаниях» Брежнева ситуация объясняется следующим образом: из детей рабочих принимали только каждого 15-го, так что удача улыбнулась еще шестерым сыновьям рабочих, его ровесникам: «Нас именовали “казенными стипендиатами”. Это не значит, что мы получали стипендию, а значит лишь то, что при условии отличных успехов нас освобождали от платы за обучение. Плата же была непомерно велика – 64 рубля золотом. Столько не зарабатывал даже самый квалифицированный рабочий, и, конечно, отец таких денег при всем желании платить бы не мог»51.
Представляется более достоверным, что отец Брежнева входил в рабочую интеллигенцию52. Эти рабочие не стремились к разрушению существовавшего строя, а хотели социального продвижения в рамках этого общества, чтобы самим зажить буржуазной жизнью. Путь к этой цели назывался не «революция», а «образование». Так становится понятным, что родители Брежнева, вероятно, прилагали все усилия, чтобы дать возможность старшему сыну учиться.
Фото 2: Семейная фотография Брежневых: мать стоит слева, отец сидит в середине с детьми Яковом и Верой, справа стоит Леонид в форме гимназиста, 1915
В пользу принадлежности к рабочей интеллигенции говорят и два других факта. Во-первых, как отец, так и мать Леонида умели читать, что для простых рабочих было в высшей степени необычно53. Во-вторых, существует снимок семьи Брежнева, сделанный в 1915 г., на котором Леонид запечатлен гимназистом в школьной форме, его сестра Вера одета в белое платье, младший брат Яков – в белой рубашке. Мальчик и девушка опираются на плечи сидящего отца, одетого в костюм с жилеткой и наглухо застегнутую белую рубашку. Сзади стоит мать, на ней белая блузка и темная юбка. Как одежда, выбранная для фотографии, так и возможность позволить себе такую торжественную съемку указывают на то, что Брежневы создавали свой мир, ориентируясь на буржуазные ценности. Простые рабочие не могли даже мечтать ни о праздничной одежде, ни о посещении фотоателье.
Отец Брежнева Илья Яковлевич Брежнев (1874–1936) и родители его матери Натальи Денисовны Мазоловой (1886–1975) приехали на рубеже веков из России на Украину в поисках работы. Каменское было маленьким спокойным поселком на Днепре, пока в 1878 г. инженеры из Варшавы не основали здесь крупное металлургическое предприятие, которое вошло в 1886 г. в Южно-Русское Днепровское металлургическое общество, во главе с бельгийцами, поляками, немцами и французами. В 1887 г. появились первые две доменные печи, вступившие в строй в 1889 г.54 Поселение быстро росло вокруг предприятия, развивавшегося и производившего в первую очередь железнодорожные рельсы. В 1897 г. в Каменском насчитывалось около 26 тыс. жителей, в 1917 г. – уже 100 тыс.55 Это было время торжества индустриализации в России, когда приток инвестиций из-за границы был не исключением, а правилом. Около 1892 г. на заводе были заняты примерно 3 тыс. рабочих, большей частью переселенцев из северо-западных губерний империи. Их русская речь смешивалась с украинской речью крестьян из окрестных сел, с польским и французским языками, на которых говорили инженеры и заводская администрация56. Помимо двух православных, католической и протестантской церквей, были выстроены заводская больница, зрительный зал для простонародья, в котором устраивались концерты и выставки, библиотека, клуб инженеров, яхт-клуб, куда допускались и рабочие, заводская школа с двумя классами для детей рабочих. По вечерам в парке играл духовой оркестр57. Вопреки большевистским россказням о фабриках как царстве эксплуатации, руководство Южно-Русского Днепровского металлургического общества в известной степени заботилось о благополучии своих рабочих, пусть даже только для того, чтобы избежать забастовок58. Вместе с тем при существовавшей четкой социальной иерархии встречалась и нищета. Сотрудники заводской администрации, инженеры, служащие высокого уровня, лавочники, священники и лица с высшим образованием размещались в «Верхней колонии», квартале из вилл и господских домов над фабрикой, куда не доходил дым из труб. В Нижней колонии селились служащие заводской администрации, а также мастера в небольших каменных и деревянных домах с собственным садом, с электричеством и водоснабжением59. Для рабочих строились бараки, в которых 16–20 человек ютились без канализации. Зимой было так влажно, что вода стекала со стен и рабочие называли свое пристанище пересыльной тюрьмой. Но были и рабочие, которым за неимением лучшего приходилось довольствоваться мазанками и землянками60. На заводе было тесно и грязно, о чем недовольно заявлял в 1892 г. фабричный инспектор. Производственные травмы были обычным делом: примерно 20 % рабочих были покалеченными. Рабочий день составлял 12 часов; столовой не было, так что близкие приносили мужчинам еду прямо на завод61.
50
Ляшкевский В., Романчук Л. Наш Ильич. 5 неизвестных фактов из жизни Леонида Брежнева // Днепр вечерний. 2009. 19 декабря. № 190. С. 12, также Наталья Буланова в личной беседе с автором 18 июня 2014 г.
52
См. об этом: Zelnik Reginald E. A Radical Worker in Tsarist Russia. The Autobiography of Semen Ivanovich Kanatchikov. Stanford 1986; Steinberg Mark D. Proletarian imagination. Self, modernity, and the sacred in Russia, 1910–1925. Ithaca, 2002.
54
Буланова Н. Кам’янськи этюди в стилi ретро. Видання друге, оновлене и доповнене Дніпропетровськ, 2011. С. 103.
57
Там же. С. 113; Dornberg J. Breschnew. Profil des Herrschers im Kreml. München, 1973. S. 39.