«Трижды воскресший» к нынешнему дню забыт совершенно — об этом фильме изредка вспоминают исключительно из-за имени режиссера. Однако при постфактумном взгляде на жизнь и судьбу Гайдая можно прийти к выводу, что «Трижды воскресшего» никак нельзя считать случайным и ничего не значащим эпизодом в творчестве комедийного гения. Возможно, именно эти вынужденные съемки послужили катализатором рождения «подлинного Гайдая», того, которого все мы сегодня знаем и любим. Кто ведает, сколько бы еще режиссер искал себя, снимая «разминочное» кино, если бы неприятная история с его «преступлением» («Жених с того света») и «наказанием» («Трижды воскресший») не послужила толчком к тому озарению, в результате которого была рождена самая знаменитая троица советского кино — Трус, Балбес, Бывалый.
История рождения этих персонажей уходит корнями именно в конфликт Гайдая с недалеким придирчивым начальством (в лице министра Михайлова). Леонид сделал всё, что от него требовалось: отдал на растерзание «Жениха с того света» — блистательную комедию, которой по праву мог гордиться, а потом еще и поставил историко-революционный фильм ради того, чтобы его простили. Такая ноша, тяготившая Гайдая на протяжении всех этих событий, в конце концов сломила молодого режиссера.
Нина Гребешкова рассказывала, что еще во время вандалистской акции, учиненной над фильмом «Жених с того света», Гайдай заболел туберкулезом: «У Лени от нервного потрясения началась чахотка. Врач сказал, что ситуация безнадежная, а мы его всё-таки вытащили. Иван Александрович Пырьев — тогда директор «Мосфильма» — очень любил Леню и сказал: «Ничего, снимешь историко-революционный фильм — и всё будет в порядке» Тогда по сценарию Александра Галича Леня сделал фильм «Трижды воскресший» Он не любил этот фильм и никогда его не вспоминал. Летом мы уехали на юг и как-то на улице в Алупке услышали музыку Никиты Богословского из этого фильма. Леня вдруг схватился за живот и говорит: «Всё, я умираю» У него открылась язва»{55}.
Сначала туберкулез, затем язва — и, видимо, всё это на нервной почве. Сперва из-за угрозы лишиться профессии, а потом из-за необходимости работать через силу, дабы всё-таки остаться в профессии. Однако психологически Гайдай всегда проявлял завидный стоицизм — никому не жаловался, ни на что не сетовал, никого не обвинял. По привычке переживал молча. Нина Гребешкова в этом отношении, как и во многих других, была полной противоположностью мужу. На всю жизнь Нина Павловна запомнила такую сцену. Как-то в новой квартире она мыла окно, стоя на подоконнике, а все ее мысли были связаны со страшным заболеванием Леонида Иовича. Да и как было не переживать, если даже врач советовал готовиться к худшему… Внезапно Нина начала плакать. Находившийся рядом Леонид с досадой вздохнул и успокаивающе обратился к жене:
— Нинок, ну ты что, я же еще не умер, чего ты плачешь?
— Леня, но ведь у тебя туберкулез, туберкулез, — всё повторяла жена, всхлипывая и утирая слезы.
Леонид продолжал еще более уверенным и спокойным голосом:
— Брось ты это. Перестань, пожалуйста. Пойми, для меня это ничего не значит — я вылезу.
Гайдай оказался прав — очень скоро он пошел на поправку. Это была только самая середина его жизни. Однако последствия перенесенной болезни всё-таки сказывались все последующие годы. Точно так же обстояло дело и с раненой ногой, и с язвой: время от времени та или другая давала о себе знать.
И, разумеется, громадную роль в выздоровлении Гайдая сыграла неустанная забота его жены. Нина в огромных количествах приготавливала мужу целебную смесь алоэ и меда — общепризнанное народное средство против туберкулеза. А теща Екатерина Ивановна регулярно варила Леониду овсяный кисель.
После окончания съемок «Трижды воскресшего» супруги какое-то время отдыхали на юге, а затем отправились в Иркутск, к родителям Леонида. Дальнейшие режиссерские перспективы всё еще оставались туманными. Но, случайно или неизбежно, в родном доме Гайдая внезапно осенила блестящая идея. Он в одно мгновение понял, чем именно хочет заниматься в кино.
Поразительные творческие результаты, которых достиг Леонид Гайдай после этого счастливого озарения, нынче известны каждому русскоязычному человеку. И как раз там, в Иркутске, в родных пенатах будущего великого режиссера, суждено было родиться уникальному жанру советской (читай — гайдаевской) эксцентрической комедии.