К концу 1850-х годов Соломаткин начинает все чаще думать о Петербургской Академии. По словам Ледакова, это намерение горячо поддерживал Перов, доказывая, что “и средства и система преподавания в Академии несравненно богаче и лучше во всех отношениях” 14*. Обстоятельства сложились так, что переезд в Петербург пришлось ускорить. В феврале 1861 года Соломаткин подает прошение в Академию художеств на имя конференцсекретаря П. Ф. Исеева, гдепишет:
Занимаясь в классах, я совершенно не думал о прошлой жизни, как неожиданно был извещен из города, где я числюсь мещанином, в том, что я, как одиночка, состою на очереди в предстоящий выбор [рекрутский набор — Е. Н.]
Получив письмо, я обратился за советом к преподавателям училища, и они объявили мне, что я должен для избавления себя получить звание художника или поступить в число учеников Академии.
Захваченный врасплох, не имея по недостатку средств никаких работ с натуры, я, естественно, лишен надежды получить звание художника и поступить в число учеников Академии по новому уставу не могу [для этого требовалось знание общеобразовательных предметов: всеобщей и русской истории, русского языка и словесности, эстетики и археологии и т. д. — Е. Н.], потому что лишен был условиями своей жизни всякого научного развития, каковое обстоятельство и заставляет меня повергнуть участь свою на воззрение Ваше, просить Вас великодушно разрешить мне поступить в число учеников Академии, или, если то возможно, разрешить мне писать на звание художника, в месте, каком Вам угодно, тем самым я могу быть уволен от предстоящей очереди 15*.
5 Прошение Соломаткина с просьбой зачислить его в Академию художеств
6 Н. Г. Чернецов. Петербург. Академия художеств. 1826
Прошение Соломаткина было принято. Его зачисляют в Академию в качестве вольноприходящего ученика. Действительный член московского Художественного общества А. А. Ряби-нин записывает ученика Соломаткина на свое имя и обязуется оплачивать его дальнейшее обучение 16*. Эта сумма составляла двадцать пять рублей в год.
Устав Академии 1859 года предоставлял академическому начальству право принимать вольнослушателей без всяких ограничений, лишь бы те регулярно вносили вышеозначенную плату. И. Е. Репин писал:
Когда в Академии были уже вольноприходящие вольнослушатели, в нее потянулись со всех концов России юноши разных сословий и возрастов. Тут были полуобразованные мещане и совсем невежественные крестьяне, и люди с университетским образованием; все они шли сюда по собственному влечению и несли свои идеи 17*.
Состав учащихся постепенно становился более демократичным. Складывалась обстановка внешне близкая той, которую Соломаткин оставил в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.
С переездом в Петербург резких изменений в творчестве Соломаткина не происходит. Но профессионализм художника неуклонно растет и вскоре находит отражение в первых значительных успехах. Картины “Охотник” и “Охотники” фигурируют на академических выставках I860 — 1861 и 1862–1863 годов; за полотна “Именины дьячка” и “Славильщики-городовые” Соломаткин получает от Академии две серебряные медали — соответственно второго и первого достоинства; а положительные отзывы в прессе делают Соломаткина достаточно известным в художественной среде, и он начинает пользоваться популярностью у публики.
Любопытный апокриф из жизни художника, якобы услышанный от М. Е. Салтыкова-Щедрина, приводит беллетрист И. И. Ясинский:
Городовой арестовал его где-то в канаве и привел для отрезвления в участок. Трепов же [петербургский градоначальник — Е. Н.], как любитель всего изящного, издал приказ о докладывании ему особо об артистическом элементе. Единственно на предмет отеческого обращения с забывшими человеческий образ художниками. На выставке им была куплена картина Соломаткина, изображающая городовых, которые принимают от купца подарок, как полагается на светлый праздник. Конечно, Соломаткина, натерев ему уши покрепче, чтобы выбить хмель из него, представили Трепову в первую голову.
“Можете написать с меня портрет?” — спросил градоначальник. — “Что ж, я постараюсь”. А был Трепов во всех регалиях, собираясь к царю с рапортом. “Только поскорее”. — Трепов сел, а Соломаткин стал оглядывать его, склоняя голову направо и налево, по обычаю портретистов. Да как расхохочется! А уж и краски принесли, и кисти, и мольберт, и полотно из магазина Дациаро. “Вы чего же заливаетесь?” — спросил Трепов, — и рассказывает, что даже ему самому захотелось смеяться, так заразительна была юмористическая рожа Соломаткина. — “Помилуйте, — отвечает, — не могу равнодушно видеть генералов. Как наденут эполеты и при-шпилют к груди все эти финтифлюшки, так под ложечкой и начинается… Щекотит до истомы! Вот и Ваше превосходительство мне индейским петухом представились”. Но тут Трепов не стал разговаривать и прогнал Соломаткина. “Я был оскорблен, и однако я его не выпорол!” — с грустью закончил генерал 18*.