Типография «Нина», превращенная в музей
В начале сентября необходимые макеты были получены, и типография начала печатать «Искру». Газета расходилась не только по Кавказу, но и по всей России, и полиция начала подозревать, что ее печатают где-то внутри страны. 31 декабря на бакинской таможне в переплете научной книги обнаружились макетные листы, но почему-то Красин, получавший до этого такие же книги, не попал под подозрение. Не случилось этого и тогда, когда полицейские догадались, что тайная типография как-то связана с работавшими на Биби-Эйбатской электростанции Енукидзе и Козеренко. Вскоре они узнали о покупке Кецховели ротационной машины, но и тут выводы были неверными. Поскольку все названные приехали из Тифлиса, охранка решила, что типографию организовал Тифлисский комитет РСДРП, а поскольку Красин к нему никакого отношения иметь не мог, его ни в чем не подозревали. Правда, он по-прежнему соблюдал строгую конспирацию и старался поменьше общаться с революционерами — даже с теми, кого устроил к себе на станцию.
Понемногу кольцо вокруг организации сжималось. 1 мая 1902 года в Баку прошла рабочая демонстрация под красными флагами, в которой приняли участие и социал-демократы. Последующие аресты затронули некоторых членов созданного в прошлом году Бакинского комитета партии. Кецховели, забеспокоившись, перенес типографию на новое место, в татарский (азербайджанский) квартал — на его узких кривых улочках полиция предпочитала не появляться. Конспирация помогла типографии, но не самому Ладо: в сентябре он был арестован вместе с А. Енукидзе и вскоре отправлен в тифлисскую тюрьму Метехи. Несмотря на многочасовые допросы и избиения, он не выдал товарищей, а через год его «случайно» застрелил охранник.
Перед Красиным стоял выбор: взять на себя руководство осиротевшими «лошадьми» или бросить их на произвол судьбы. Он выбрал первое, но стал еще тщательнее разделять две своих жизни — подпольщика и светского льва. На долгие семь лет все люди для него разделились на две категории: одни знали его как инженера Красина, другие — как товарища Никитича. Быть может, он и сам не знал, какая из этих жизней для него важнее. Во второй жизни была революция, в первой — карьера и Люба. Бывшая невеста снова появилась в его жизни летом 1902-го, когда он навестил старых знакомых Токмаковых в Олеизе. Оказалось, что Люба в это время отдыхала в Ялте с детьми: после сына от Кудрявского она успела родить еще двоих от нового мужа, русско-еврейского журналиста Виктора Окса. Отношения с ним быстро исчерпали себя, и встреча с Красиным вновь разожгла прежние чувства. Осенью она, не разводясь с мужем, приехала в Баку и объявила Красину, что собирается жить с ним. Он, подумав, согласился: ее наличие избавляло его от внимания незамужних дам и девиц, мешавшего конспиративной работе. Правда, трое детей были изрядной нагрузкой, но Красин всегда любил возиться с малышами.
Газета «Искра» — главная продукция типографии
По странному совпадению, он возглавил подпольную типографию именно тогда, когда с него окончательно сняли полицейские ограничения. Он уже давно, вскоре после приезда, подал министру внутренних дел прошение о разрешении бывать по служебным делам в Москве и Петербурге (что, напомним, было ему запрещено уже 10 лет). Но только в сентябре 1902 года пришел ответ: министр В. К. Плеве любезно сообщил, что г-н Красин волен жить в любом городе Российской империи, поскольку занимает ответственную должность и больше не опасен для власти. Удивительно, но целых пять лет эта власть не знала, что Красин, он же Никитич, является одним из самых опасных ее врагов…
Часть вторая. Инженер революции (1902–1908)
Глава 1. Роман с «Ниной»
Бакинская типография, получившая в конспиративной переписке имя «Нина», была главной надеждой редакции «Искры», пытавшейся наладить выпуск газеты в России. Между тем с мая до самого конца 1902 года она бездействовала — сперва из-за переезда, потом из-за ареста ее руководителей. Теперь управление типографией взял на себя «триумвират» — Трифон Енукидзе (партийная кличка Семен), Козеренко и Красин, но последний из-за конспирации по-прежнему не мог заниматься ею лично. Авель Енукидзе вспоминал: «У нас с ним составилось такое молчаливое соглашение, что он, будучи на виду, как официальный работник в крупнейшем тогда предприятии, не должен был вмешиваться во все организационные мелочи, но он должен был постоянно руководить».